– Не стоит благодарности, – ласково ответил Таниэль, но почти сразу почувствовал легкий укол. Он сдержался, чтобы не сказать, что сам он ненамного старше их всех, решив, что это будет несправедливо. Он был старше их, даже будучи одного с ними возраста, он все равно был старше.
Внезапно они оба подскочили на своих местах, поскольку все двенадцать телеграфных аппаратов ожили и застучали в бешеном темпе. Телеграфная лента сминалась из-за скорости передачи, и телеграфисты схватились за карандаши, лихорадочно записывая расшифровку вручную. Все они концентрировались на отдельных буквах, поэтому он первым услышал, что все аппараты передавали одно и то же сообщение.
– Срочно, бомба взорвалась на —
вокзале Виктория разрушения —
– вокзал сильно поврежден —
– была спрятана в камере хранения —
– изощренный часовой механизм в камере хранения —
вокзал Виктория —
– отправлена полиция, возможны жертвы —
– Клан-на-Гэль.
Таниэль крикнул старшего клерка, и тот вбежал в офис с грозным видом, в облитом чаем жилете. Он, однако, быстро понял, в чем дело, и остаток дня телеграфисты провели, рассылая сообщения между департаментами и Скотланд-Ярдом и отказываясь давать комментарии газетам. Для Таниэля оставалось загадкой, каким образом им всегда удавалось связаться с Уайтхоллом по прямой линии. Он услышал рык на другом конце коридора. Это министр внутренних дел кричал на редактора «Таймс», требуя, чтобы тот запретил своим репортерам занимать линию. К концу смены у Таниэля онемели пальцы рук, а кожа на них из-за непрерывной работы с медными телеграфными ключами пахла денежной мелочью.
По окончании смены вместо того, чтобы разойтись в разные стороны, клерки, не сговариваясь, вместе отправились к вокзалу Виктория; им пришлось пробираться сквозь толпу, образовавшуюся из-за отмены поездов, а на подходе к зданию вокзала они увидели валявшиеся всюду кирпичи. Они без труда смогли подойти к разрушенной камере хранения, поскольку люди вокруг были больше заняты выяснениями, когда же, наконец, возобновится железнодорожное сообщение. Деревянные перекрытия были словно разорваны на куски какой-то чудовищной силой. На куче щебня все еще лежал чей-то цилиндр, а покрытый серой пылью красный шарф примерз к кирпичам. Полицейские, расчищая проход от обломков, заносили их внутрь здания, в морозном воздухе от их дыхания поднимались облачка пара. Вскоре телеграфисты стали ловить на себе их настороженные взгляды. Таниэль понимал, что они представляют собой странное зрелище: четверо одетых во все черное тощих клерков, выстроившихся в одну линию и разглядывающих место происшествия намного дольше, чем обычные зеваки. Они, наконец, расстались. Вместо того, чтобы сразу отправиться домой, Таниэль решил прогуляться по Сент-Джеймс-парку, чтобы насладиться видом еще зеленой травы и пустых перекопанных цветочных грядок. Парк, однако, просматривался насквозь, и величественные фасады Адмиралтейства и Хоум-офиса, казалось, были совсем рядом. Он тосковал по настоящему лесу. Ему страстно захотелось съездить в Линкольн, но в домике лесничего жил теперь другой человек, а в господском доме – новый герцог.
Он отправился домой кружным путем, чтобы не проходить мимо зданий Парламента.
– Видал это? – спросил, завидев его, попрошайка Джордж и сунул ему под нос газету. Почти вся первая полоса была занята гравюрой взорванного вокзала.
– Только что.
– Что за времена, а? Когда я был молодым, такого никто и представить не мог.
– Так в те времена, кажется, сжигали католиков, – сказал Таниэль. Он снова посмотрел на иллюстрацию. Как ни странно, изображение показалось ему более реальным, чем то, что он видел своими глазами. Нужно привести дела в порядок. В порядок – так, чтобы родственникам было проще, если в мае с ним случится несчастье. Аннабел в жизни не продаст такие часы, даже если ей придется выскребать последние пенсы, чтобы купить мальчикам необходимую одежду. Не имеет смысла завещать ей часы.
– Да, дела, дела, – проворчал Джордж. – Погоди, куда ты собрался?
– В ломбард. Мне пришла в голову одна идея.
Сразу за тюрьмой находился ломбард, владелец которого именовал себя ювелиром, несмотря на вывеску в виде трех золотых шаров над своим заведением.
В витрине ломбарда были выставлены поношенные вещицы из золота; снаружи она была обклеена объявлениями о продаже всевозможных предметов, слишком тяжелых, чтобы принести их сюда, а также рекламой других лавок. Только что наклеенный листок содержал призыв полиции к населению быть бдительными. Проявляя, возможно, излишний педантизм, он, тем не менее, ощутил растущее раздражение. Бомбисты не бродят вокруг с выставленными напоказ проводами и взрывателем.
– Вот ведь глупость, – сказал владелец ломбарда, проследив за хмурым взглядом Таниэля. – Они тут у меня целыми месяцами расклеивают свои бумажки. Я им повторяю, что все местные подрыватели уже давно за решеткой, – он кивком указал на здание тюрьмы. – А они все ходят и ходят.
Одно из объявлений было наклеено прямо на прилавок, и хозяин оторвал его, чтобы показать такое же под ним. Из-под прозрачной от клея бумаги просвечивал еще один листок, по которому бледной диагональной тенью шли слова «обращайте внимание».
– В Уайтхолле они тоже повсюду, – сказал Таниэль и достал из кармана часы. – Сколько вы за них дадите?
Хозяин взглянул на часы, потом посмотрел еще раз и покачал головой.
– Нет. Эти его штуки я брать не буду.
– Почему? Чьи?
Хозяин ломбарда рассердился.
– Послушайте, вам не удастся снова поймать меня на этот трюк. Двух раз более чем достаточно, благодарю покорно. Великолепные исчезающие часы – это потрясающий фокус, кто бы сомневался, но вам стоит попробовать его на ком-нибудь другом, кто его раньше не видел.
– Но это не трюк. О чем вы вообще говорите?
– О чем я говорю? О том, что они здесь не останутся, так ведь? Мне их продают, я даю за них хорошие деньги, а на следующий день проклятая вещица исчезает. Об этом все в городе говорят, это не со мной одним случилось. Проваливайте отсюда, пока я констебля не позвал.
– Но у вас тут целый шкаф часов, и, вроде бы, они никуда не исчезли, – запротестовал Таниэль.
– Но вы же не видите здесь таких, как эти, не так ли? Убирайтесь, – он вытянул из-под прилавка ручку крикетной биты и продемонстрировал ее Таниэлю.
Таниэль поднял руки в знак того, что сдается, и вышел из лавки. На улице ребятишки играли в индейцев, и ему пришлось обойти их. Он обернулся на ломбард, ему хотелось вернуться и спросить имена людей, пытавшихся продать часы до него, но он опасался, что не только ничего не узнает, но еще и схлопочет удар крикетной битой. Расстроенный, он вернулся домой и положил часы на стул, служивший ему туалетным столиком.
Если хозяин ломбарда говорит правду, Таниэлю не удастся сбыть часы с рук. Он почувствовал напряжение и покалывание в мышцах спины, как будто кто-то воткнул твердые кончики пальцев ему между позвонков. Заведя руку за спину, он надавил большим пальцем на болевую точку. Мошенники вполне могли устроить трюк с дорогими часами, а он сам иногда забывает запереть дверь. Маловероятно, что некто дважды забрался к нему в комнату, завел часы и сделал так, чтобы Таниэль не смог от них избавиться. К тому же для того, чтобы привести в смятение владельцев всех лондонских ломбардов, таинственному незнакомцу пришлось бы потратить уйму денег. Однако, несмотря на все попытки мыслить рационально, Таниэль по-прежнему ощущал беспокойство.
