— Осторожно! — вскрикнула Лика и схватила его за руку. Его словно второй раз обожгло — на этот раз от её прикосновения.
— Очень больно? — спросила она испуганно, дуя ему на пальцы.
— Нет, — выдёргивая свою ладонь из её руки, отозвался он резко. Только бы она не заметила, что он чуть не падает в обморок от её близости. Только бы не…
— Ты что такой сердитый? — её брови недоуменно приподнялись. — Я тебя чем-то обидела? — она внимательно смотрела ему в лицо, ожидая ответа. Тимофей молчал, про себя кляня на чём свет стоит свою нерешительность и чувствуя, как толчками бухает в груди сердце, а щёки наливаются предательским жаром. Что-то было в его взгляде — такое, от чего Лика вдруг притихла и, доверчиво глядя на него, вдруг сделала маленький шажок навстречу.
Он и сам не понял, как это всё произошло. Просто подался к ней, обхватил руками за плечи и прижался к её зовущим нежным губам — своими…
Тимофей совсем не умел целоваться, да и Лика, судя по всему, тоже. Но то, как она доверилась ему, как позволяла его робким и одновременно жадным поцелуям покрывать её губы, отзывалось в его животе сладкой истомой. Он прерывисто вздохнул и ещё крепче прижал Лику к себе.
Она не отстранилась.
Это нечаянное, безумное, нежданное, запретное счастье продолжалось ровно неделю.
Целую неделю. Всего лишь неделю…
Все эти семь дней Тимофей летал, как на крыльях. Ему хотелось кричать на весь мир, буквально орать о своей любви, и он едва сдерживался, чтобы не начать петь или танцевать прямо на улице. Лицо его постоянно было озарено широкой улыбкой, как у Иванушки-дурачка. Ему было так хорошо, что он вовсе не замечал косых и завистливых взглядов одноклассников, а их было ой как много… Пацаны досадовали, что этот тихоня, бывало, краснеющий до слёз на вопрос о том, девственник ли он, буквально за пару дней уломал новенькую красотку! И ведь наверняка уже успел ей «засадить» — вон какой довольный ходит, аж сияет.
Одноклассницы же злились из-за того, что эта высокомерная заезжая москвичка вот так внаглую, сходу, захомутала первого красавчика класса, на которого кое-кто из них давно имел виды. Ведь Тимофей, несмотря на свою скромность, нравился очень многим — не только своим, а даже девчонкам из параллельных классов. Да кто она вообще такая, эта Лика Воронцова? Что о себе возомнила? По какому праву разинула рот на чужой каравай?! А уж Инку, сестру Васька, и вовсе перекосило, когда она увидела этих голубков вместе.
Масла в огонь подливало и то обстоятельство, что влюблённые, казалось, совсем не стеснялись своих чувств и ни от кого их не скрывали. Держась за руки, они приходили по утрам в школу. Сидели вместе на уроках. Даже на переменах и в столовой держались парочкой, не размыкая рук и обласкивая друг друга взглядами — ну прямо попугайчики-неразлучники! Никаких вольностей и физических проявлений своей любви, они, впрочем, себе не позволяли, то есть даже не целовались прилюдно. Однако всё было написано у них на лицах. Стоило кому-нибудь перехватить взгляд Тимофея, устремлённый на Лику, или наоборот — и ему тут же хотелось в смущении отвести глаза, слишком уж там… искрило.
В учёбе Тимофей, конечно, съехал. Тройки стали для него настоящим подарком судьбы — и то лишь потому, что многие учителя ставили ему их из жалости. Химичка Маргарита Семёновна даже осторожно намекала, что романтика и первая любовь — это, конечно, прекрасно, но надо иногда и об учёбе думать… Впрочем, Лика училась хорошо, почти отлично, не давая повода педагогам развернуть полномасштабную кампанию против этих новоявленных Ромео и Джульетты — к девочке не из-за чего было придраться.
После занятий Тимофей провожал Лику до подъезда её дома, поскольку бабушка волновалась, если внучка не приходила из школы вовремя, а затем шёл к себе. Быстро пообедав и ради очистки совести кое-как сделав уроки (больше для галочки, чем для результата), он снова мчался к Ликиному подъезду — и она уже тоже спешила ему навстречу, на ходу застёгивая пальто и завязывая шарф… Ни варежек, ни перчаток она не носила — Тимофей согревал её ладони своим дыханием.
Они бродили по улицам города до тех пор, пока не начинало темнеть, и взахлёб разговаривали. Им было ужасно интересно, легко и хорошо вместе, точно они знали друг друга всю жизнь. Когда чувствовали, что замёрзли — забегали погреться в какой-нибудь магазин, делая вид, что поглощены рассматриванием выставленных там товаров, и украдкой торопливо целовались, если продавщица ненадолго отворачивалась… Не было в эти моменты на всём белом свете людей, счастливее их.
Лика практически сразу рассказала ему, за что была «сослана» из Москвы в Ярославль. Родители её развелись, и мама тут же принялась активно устраивать свою личную жизнь с новым мужчиной, полагая, что тридцать семь лет — критический возраст, дальше уже может стать слишком поздно. Дочь, разумеется, мешала её грандиозным планам, поэтому после небольшого семейного совета (на который Лику даже не пригласили) решено было отправить девочку доучиваться к бабушке.
— Я всё равно вернусь в Москву, — убеждённо заявила Лика, старательно пряча обиду. — Поступлю в Гнесинку, попрошу место в общежитии… Если не дадут — устроюсь на работу, жильё снимать буду. Ничего мне от неё не надо, — подразумевая под нею собственную мать, с юношеским максимализмом пылко заключила она, — я даже на нашу квартиру не претендую.
— Я поеду в Москву вместе с тобой! — с готовностью заверил Тимофей, покрывая её лицо поцелуями. Да, он сразу это решил, что отныне — только вместе, чтобы никогда не расставаться, чтобы навсегда… — Тоже поступлю куда-нибудь, неважно куда, главное — буду рядом. Ты же не против?
— Против? — Лика широко распахнула глаза-блюдца. — Да ты что, Тим! Я о таком и мечтать не могла. Ты это сделаешь… из-за меня?
— Ну конечно, из-за тебя, глупышка, — нежно произнёс он. — На фиг мне сдалась эта ваша Москва сама по себе…
Ему ужасно нравилось, что она зовёт его «Тим». До этого он был для всех Тимохой, Тимофеем или — ужас, ужас! — Тимошей, как какой-нибудь детсадовец. А Тим… Это было красиво. Это было стильно. Хотя, положа руку на сердце, даже если бы Лика звала его Пердимонокль Архарович Твердоклюев, ему было бы наплевать. Любые слова, слетающие с её губ, казались ему сладкой музыкой. Он постоянно хотел целовать её, словно пытался прикоснуться к самому звуку её мелодичного голоса.
Лика была единственной, кому он откровенно рассказал о своих чувствах к Светлане Звёздной. О своей первой, детской, такой наивной, чистой и светлой любви… Правда, его слегка обидело, что Лика даже не приревновала его — хотя бы чуть-чуть, ну или сделала бы вид для приличия! Поняв, что его это расстроило, она звонко расхохоталась:
— Тим, ну какой же ты всё-таки смешной! Я ревновала бы, если бы она была в твоей жизни настоящим, реальным, тёплым человеком из плоти и крови, а не образом с телеэкрана. А так… она талантливая актриса и красивая девушка, вполне могу тебя понять. Я вот в детстве, помнится, в Васечкина была влюблена! В смысле, в актёра Егора Дружинина.
