— Абифасдон, — шёпотом прошипел мой друг, почтительно целуя ручку даме. — Почему ты меня вызвал?
— Ну а к кому ещё я мог обратиться? Давай, спаси её.
— От кого?
— От меня! Я же демон, а ты ангел. Вот и спасай, давай по-быстрому.
— Но я не могу!
— Не понял… — напрягся я. — Что это значит — не можешь? Да ты вечно лезешь мне под руку, когда я забираю очередного депутата, священника, бывшего семинариста или какую-нибудь шишку из единороссов. А если речь заходит о защите одной скромной тихой девушки — ты сразу на попятную?!
— Мне нельзя. Она виновна.
— А то я не знаю! Да все люди виновны, только каждый по-своему. «Ибо несть человека, который прожил бы и не согрешил!» Мне ещё подекламировать тебе ваши же постулаты или ты всё-таки въедешь в тему?
— Абифасдон, я не могу! Она убила человека! — взмолился Альберт, и в его голубых глазах действительно блестели слёзы. Вот он, истинный меч Господень, ангел быстрого реагирования — никого не рубит по своей собственной воле. Да и есть ли она, эта свобода воли, у меча? Пустой вопрос, у Альберта её нет…
— Хорошо, — опустив голову, сдался я. — Тогда мне не остаётся ничего, кроме как забрать душу грешницы.
— Да, — скрипя зубами, кивнул он.
— А до этого я могу её убить, правда?
— Правда, — уже начиная рычать, вынужденно подтвердил он.
— И она умрёт в страшных муках, растерзанная грязными когтями демона прямо у тебя на глазах, а после смерти её ждёт продолжение банкета в Аду, так?
— Мне нельзя без приказа, но если ты…
— Простите, а ничего, что я всё это слышу? — неожиданно вмешалась обсуждаемая девушка. — Мне, между прочим, тоже интересно, что вы оба намерены со мной…
— Цыц, женщина! — хором рявкнули мы с Альбертом за миг до того, как вцепиться друг другу в горло.
— А ну, спасай её от меня, шут в перьях!
— Я убью тебя за… за… за… не знаю за что, но убью! Господь не осудит…
Мы успели разве что обменяться парой полновесных тумаков в партерной борьбе, когда на нас выплеснули целую кастрюлю ледяной воды. Я и ангел уставились на Лену с пустой посудиной в руках. Мгновением спустя нам обоим стало стыдно…
— Прости, — первым извинился мой друг. — Я понимаю, ты хотел как лучше. Но Божественное правосудие нельзя исправить и подтолкнуть.
— В курсе. И ты меня извини. Завёлся как мальчишка, неизвестно с чего. Тебя впутал зачем-то… всё же ясно — она моя, могу забирать и уходить.
Альберт опустил голову. Девушка осторожно коснулась кончиками пальцев его крыла, словно бы впервые осознав, кто на самом деле стоит перед ней. Потом побледнела, покраснела и снова побледнела как полотно…
— Я понимаю, что сделала. Никто не виноват. Все бумаги подписаны. Всё честно.
— Всё не честно, раз уж даже… — начал было я, принимая из её рук пачку белых листов, и осёкся на середине фразы.
Если кто не понял — все листы договора были девственно-белыми! Новенькие, чистые, невинные, словно только что с бумажной фабрики. Ни слова, ни буквы, ни даже знака препинания, не говоря уж о подписи о продаже души. Ни-че-го!
— Твоя работа? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
— Нет, — Альберт отрицательно покачал головой, — это не в моей власти.
— А в чьей? — всё ещё не понимая произошедшего, спросила старшая сестра погибшей девочки.
Мы промолчали, дружно возводя очи вверх…
P.S.
— Ну и как ты намерен отчитываться за такой провал перед своим начальством? — плакала Азриэлла, нежно гладя меня когтистыми лапами по голове. — Тебя уволят, лишат премии, оштрафуют, а у нас скоро малыш… Ты ведь наверняка даже не представляешь, сколько средств уходит на ребёнка! Все эти пелёнки, распашонки, присыпки, питание… Мы разоримся, любимый!
— Может, твоя мама подкинет деньжат на внука?
— Ну конечно, как к нам в дом, так она — тёща, а как помочь деньгами, так сразу — мама! — Моя жена лизнула меня в ухо и решительно встала. — Ох, поясницу ломит, ребёнок в пузе такой активный. Пойду позвоню мамуле… А ты обещай не делать так больше!
— Обещаю, родная, — клятвенно соврал я.
Она поверила. Люблю её, люблю…
Глава 22
Ангелам не наливать…
— Абифасдон, ты не по-ни-ма-е-шь… — дыша на меня ароматными коньячными парами, доказывал мой друг, панибратски заглядывая в глаза. — Мы — не свободны. Оба! И не надо мне говорить, что ты женат и что я женат. Это другая несвобода. Мы к ней стремились, она нам нравится, мы жизнь готовы отдать за наших любимых жён, и это логично! Но мы несвободны, теперь ты меня понимаешь?
— Альберт, тебе не много? — Я попытался отобрать у него бутылку. В принципе с равным успехом мог бы попробовать мизинцем сдвинуть весь комплекс Московского Кремля. Нет, с Кремлём, кстати, могло бы и получиться. А вот с Альбертом…
— Ты опять не понимаешь. — Он сокрушённо покачал тщательно расчёсанными кудрями, а в его голубущих глазах плескались алкоголь и потребность высказаться. — Я ангел. Не простой вестник с крылышками, боевой ангел. Быстрого реагирования! Хочешь, дам меж рогов?! Нет? Правильно. Я тоже не хочу с тобой драться.
— Ну, во-первых, потому что ты набрался. Вашему брату вообще нельзя пить. Кто тебе тут наливал? Официант!
Молоденький парнишка в белой рубашке, форменных брюках и фартуке невольно вздрогнул и, сделав испуганное лицо, отрицательно покачал головой. Не он. В смысле, не он это начал. В это заведение мой могучий друг пришёл уже хорошо поддатым.
— Я же не слепой, я вижу, что происходит… Мы, ангелы, не лишены мозгов, и аналитическое мышление нам не чуждо. За столько лет от Сотворения мира у нас была возможность чётко определить своё отношение к людям. Поверь, это не Он нас заставил. Он даровал нам, своим созданиям, право выбора! И мы выбирали… кто как решил…
— Альберт, я в курсе, — моя вторая попытка забрать у него бутылку тоже закончилась неудачей, — нам в Пекле эту краткую историю восстания ангелов преподают ещё в первом классе. Верные остались с Господом, а неверные были низвергнуты с небес вместе с главой мятежа, светоносным Люцифером! От них, падших ангелов, и произошли мы, демоны. То есть ты хочешь сказать, что мы с тобой вполне можем оказаться двоюродными братьями?
— Да. Нет! Дело не в этом. История всегда подобна римской куртизанке — она радостно ложится под победителя! Мы сделали правильный выбор. Единственно правильный, потому что последний исход битвы уже предрешён, и Страшный суд всё расставит по своим местам. Праведники будут награждены, нечестивцы будут наказаны.
— Аминь, — подтвердил я, уже прекрасно понимая, к чему он клонит.
— Но мы — не свободны. Не свободны. У нас нет своей воли. Только — Его воля! Мне нельзя ничего сделать без приказа. Я не могу пойти и сам — спасти, заступиться, помочь, защитить… хоть от тебя! Приказ… всегда и везде только приказ! Я устал, Абифасдон… Давай выпьем?
