Утихли и серьезные мятежи. Саксы присмирели. Возможно, все дело было в отсутствии людей, способных стать предводителями. Все по Высоцкому: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Недовольство ограничивалось страшной матерной руганью в адрес завоевателей да ненавидящими взглядами.
Время от времени из лесной чащобы прилетала стрела в спину неосторожному нормандцу, неосмотрительно решившему в одиночку прогуляться по глухомани. Кое-где по лесам сидели мелкие шайки, состоявшие из людей, которым захватчики не оставили ни кола, ни двора, ни гроша. Историки считают, что главарь одной из таких шаек и послужил прообразом легендарного Робин Гуда.
Уж простите за пошлый анекдот, приведенный для оживления повествования, которое кому-то может показаться скучноватым.
Жила-была девушка по имени Робин Гуд. У богатых брала, бедным давала.
Реальный прототип Робин Гуда наверняка был не столь благороден, как вольный стрелок, ставший героем неисчислимого множества преданий и баллад, а впоследствии, с изобретением кинематографа, еще и фильмов. Если он и делился забранными у богачей богатствами с окрестными крестьянами, то наверняка только с теми, кто с ним сотрудничал. Именно так и поступает любой толковый атаман разбойничьей шайки, которому просто необходимы верные люди среди местного населения. Они и спрячут при необходимости, и хабар купят, и вовремя предупредят об облаве, намеченной властями.
Правда, в 1075 г. состоялся крупный мятеж, охвативший всю восточную Англию, но на сей раз саксы были абсолютно ни при чем. Бунт подняли земляки Вильгельма, нормандские бароны и рыцари, прибывшие с ним и осевшие в Англии. Причины этой замятни были отнюдь не идейными. Во-первых, благородные доны считали, что их обделили при распределении материальных благ, конфискованных у саксов. Во-вторых, они были злы на Вильгельма за то, что он запретил маленькие частные войнушки, которыми бароны увлеченно занимались сперва в Нормандии, а теперь и в Англии.
При подавлении этого мятежа Вильгельм со здоровым цинизмом, свойственным всякому хорошему политику, использовал в первую очередь саксов, крайне обрадованных возможностью безнаказанно резать ненавистных нормандцев. Тут уж они постарались от всей души.
Позже нешуточные хлопоты Вильгельму доставил его сводный братец Одо, сохранивший за собой пост епископа Байе в Нормандии, но приплывший в Англию и обосновавшийся там. Король относился к нему со всем расположением, сделал его графом Кентским, назначил вице-королем и поручил сбор налогов.
Вот с налогов-то и началось. В те времена повсюду уже существовала тайная полиция, пусть так и не называвшаяся. Через какое-то время агенты Вильгельма притащили шефу ворох ошеломляющего компромата на сэра вице-короля. Оказалось, что Одо безбожно завышает размеры налогов, установленные Вильгельмом, и разницу гребет в свою пользу, вдобавок вопреки указам короля конфискует самочинно земли у крупных церквей и монастырей и за хорошие денежки продает их всем желающим. Кроме того, он буквально мешками выгребает церковные ценности.
Агенты докопались и до побудительных мотивов. О личном обогащении речь не шла. Честолюбивый Одо вознамерился стать папой римским. Он знал, что нынешний понтифик плох и вряд ли долго протянет, копил денежки, чтобы подкупить побольше кардиналов-выборщиков и вообще римскую знать, наладить с ней хорошие отношения. Одо уже купил в Риме роскошный дворец, деньги и ценности, присвоенные в Англии, погрузил на корабли и собирался вскоре отплыть в Италию. Такие вот дела. Лютая коррупция под самым носом короля.
Однажды Одо осматривал свой флот. При нем были рыцари и прочие полезные люди самого разного рода, из которых он успел навербовать себе свиту. Тут на причал крайне эффектно прискакал Вильгельм с дружинниками и с ходу закатил суровую речь. Король старательно перечислил все добытые агентурой сведения о прегрешениях Одо, не оправдавшего доверия, оказанного ему, и путавшего свою личную шерсть с государственной.
Потом король велел взять коррупционера. Одо тут же принялся орать, что его, епископа, можно арестовать только с разрешения папы римского.
Вильгельм с тем же здоровым цинизмом ответил, мол, боже упаси, епископа я не трогаю, чай не нехристь какой. Я арестовываю гражданского чиновника, вице-короля и главу налоговой службы. Тут уж крыть было нечем.
Дружинники Вильгельма подчистую выгребли из трюмов деньги и ценности и увезли в казну. Король не стал доводить борьбу с коррупцией до абсурда и возвращать церковные ценности хозяевам. Где в такой куче разыщешь какие-то конкретные предметы?
Одо без суда и следствия был отправлен в тюрьму, где просидел четыре года. Потом Вильгельм скрепя сердце его выпустил, вернул титул графа Кентского, но к государственным делам, не говоря уж о сборе налогов, больше не допускал.
Признаться, тут мы забежали вперед. Вернемся во времена, последовавшие за коронацией Вильгельма.
Можно сказать, что он себя показал крепким хозяйственником, однако несколько, если можно так выразиться, однобоким. Король очень быстро начал масштабное раскулачивание танов и просто богатых землевладельцев. Сначала его люди отбирали землю и прочее имущество у тех зажиточных саксонцев, которые сражались за Гарольда при Гастингсе, а если они там погибли, то у их наследников. Потом у тех, кто туда ехал, но к битве не успел, и у всех остальных. Точной статистики нормандцы, конечно, не вели, с чего бы вдруг, но по подсчетам историков выходит, что своих обширных угодий лишились самое малое девяносто процентов танов.
Награбленное добро король делил между своими нормандцами по справедливости. Баронам доставалось побольше, простым рыцарям – поменьше. Они расхватывали все это с визгом и алчным урчаньем. Нашелся один-единственный человек, отказавшийся от награбленного и сказавший Вильгельму, дескать, я приплыл в Англию не ради наживы, а чтобы верой и правдой служить своему господину. Хронисты были так ошеломлены, что немедленно внесли его имя в свои записи: рыцарь Гилберт.
Стремясь оптимизировать сбор налогов, Вильгельм придумал нечто новое, прежде неизвестное. По его приказу Англия была разделена на семь частей, по ним рассыпалось превеликое множество грамотеев с походными чернильницами и пергаментом. Впервые в европейской истории была проведена практически поголовная перепись населения и составлен, выражаясь современным языком, кадастр земель и недвижимости, учитывавший самые крохотные участки и самые маленькие строения. Теперь Вильгельм знал точно, с кого и с чего драть налоги.
Результаты были сведены в два огромных тома, написанных на латыни. Названия на них не стояло, но в обиходе их называли Книга Страшного суда. То ли потому, что люди были обязаны отвечать на вопросы переписчиков со всей искренностью, как на библейском Страшном суде, то ли оттого, что Книга в некоторых смыслах стала для населения Англии подобием такового.
Вильгельм ввел новые налоги, а старые увеличил. Он сделал на этом поприще столько, что, будь он святым, нынешним налоговикам следовало бы избрать его своим покровителем.
Кое-что Вильгельм сотворил исключительно для души, для себя, любимого. В жизни у него была одна, но пламенная страсть – охота. Кстати, как и у Эдуарда Исповедника, несмотря на всю его набожность. Разница в том, что Эдуард охотился в лесах, которые оставались общедоступными. Вильгельм же объявил заповедными, королевскими ни много ни мало шестьдесят восемь лесов, где отныне имел право охотиться только он. Посторонним личностям, убившим в этих лесах оленя или кабана, палачи выкалывали глаза.
