Порой с этими титулами, которые носили люди, не имевшие реальной власти над данными территориями, дело обстояло самым забавным образом. Пару столетий из рук в руки переходило, а порой продавалось и покупалось почетное звание короля Иерусалимского. Это государство, как и несколько других, совершенно крохотных, основанных крестоносцами в Палестине, давным-давно прибрали к рукам и аннулировали сарацины, но титул остался, за него соперничали вельможи. Гораздо престижнее было зваться королем Иерусалимским, чем простым герцогом, каких в Европе пруд пруди. Отменен он был позже, когда стал вовсе уж смешным анахронизмом.
Точно такая же история приключилась после взятия турками в 1453 г. Константинополя и падения Византийской империи. Титул императора сохранился и таким же образом пошел по рукам. Оборотистый принц, родной брат Зои Палеолог, вышедшей замуж за великого князя всея Руси и ставшей бабушкой Иоанна Грозного, ухитрился загнать его сразу двум европейским вельможам. Как уж там они меж собой разобрались, я не стал выяснять.
Итак, Генрих еще за несколько лет до своей смерти назначил наследницей престола Матильду. Вообще-то он еще признал официально своими около двадцати незаконнорожденных детей, но ни один из них права на трон не имел. Двадцатичетырехлетнюю Матильду, или Мод, как звали ее англичане, отец выдал за Жоффруа, сына графа Анжуйского. Сам муж никоим образом не мог занять трон и никаких «специальных званий» не получил, но его дети были бы законными наследниками английского престола. Пышный, но не дававший ни малейших прав титул для супруга правящей королевы, принц-консорт, англичане придумали гораздо позже.
Благодаря Жоффруа через тридцать с лишним лет династия нормандского дома стала именоваться иначе – Плантагенеты. «Плантагенет» («planta genesta») на латыни – веточка дрока, называемого еще ракитником. Именно ими Жоффруа любил украшать свою шляпу, а в военное время и шлем. Вот кто-то из знатоков латыни и дал ему прозвище, позже неведомыми путями ставшее официальным именованием королевской династии.
Впрочем, пути не такие уж неведомые. Система геральдики тогда еще не устоялась и допускала разные вольности. Сын Жоффруа и Мод сделал своим неофициальным гербом как раз веточку дрока, отсюда и пошло название новой династии.
Генрих, Лев Правосудия, умер в Нормандии, где жила тогда с сыном и Матильда. А в Англии обнаружился другой претендент на престол – двоюродный брат Матильды Стефан Блуаский, внук Вильгельма Завоевателя, сын его дочери Аделы. Она ведь, собственно говоря, и осталась в истории исключительно потому, что была матерью этого Стефана. Прыткий молодой человек подсуетился, за хорошие деньги подыскал надежного свидетеля, поклявшегося, что в его присутствии король пообещал передать трон именно Стефану, заручился поддержкой влиятельных баронов, церковных иерархов и быстренько короновался.
Узнав об этом, Матильда, женщина умная, властная и энергичная, поскребла по сусекам, набрала солдат и высадилась в Англии. Войска двоюродных брата и сестрички приняли ожесточенно колошматить друг друга. Бароны, церковники и рыцари, как водится, раскололись на два лагеря. Кровавая заварушка затянулась аж на восемнадцать лет. Первые шесть она велась самым активным образом, а потом превратилась в этакий вялотекущий конфликт.
Война шла с переменным успехом. Сперва Матильда взяла Стефана в плен и не рискнула приказать, чтобы его потихонечку придушили, потом ей пришлось бежать в Нормандию… Благородные доны за это время по несколько раз перебегали из лагеря в лагерь, чем им никто не тыкал в нос – дело житейское. Больше всего страдало мирное население. Города и деревни грабили и жгли то те, то эти. Обе стороны широко использовали фламандских наемников, которые с превеликим удовольствием разбойничали в чужой стране.
Невзгоды усугублялись тем, что многие бароны не примкнули ни к той, ни к другой стороне. Им и так было хорошо. Пользуясь всеобщей смутой, они превратили свои замки в настоящие разбойничьи гнезда.
Лучше пусть об этом расскажет современник событий, ученый монах из Питерборо, автор «Англосаксонской хроники»: «Каждый могущественный человек строил себе замок и держал его против короля, а когда замок был построен, его наполняли дьяволами и людьми зла. Они захватывали тех, у кого, по их мнению, была какая-то собственность, и бросали их в тюрьму, требуя за них золото и серебро, и предавали их неописуемым пыткам. Селян и селянок они ни за что ни про что гноили в подземельях, жгли огнем и удушали дымом, подвешивали за пальцы рук или за пятки, морили голодом, давили в тесных ящиках, утыканных изнутри острыми камнями, умерщвляли всевозможными зверскими способами».
Он же далее: «И длилось это девятнадцать зим, пока Стефан был королем, и становилось все хуже. Они накладывали все новую дань на деревни, а когда несчастным нечего было отдавать, они грабили деревни и предавали их огню, так что можно было ехать целый день и не встретить ни одного человека и ни одной деревни, где возделывали бы землю… никто не работал на земле. Несчастные люди страдали от голода, некоторые просили подаяние у тех, кто был когда-то богат, другие бежали. Там, где люди пахали и сеяли, земля не давала урожая, потому что эти злодеяния погубили ее, и люди говорили, что Бог и его святые спят».
Его коллега, такой же ученый монах, только из Винчестера, писал: «У некоторых любовь к своей земле обернулась отвращением и горечью, и они предпочли уйти в далекие области. Другие, надеясь на защиту, строили мазанки вокруг церквей и проводили свою жизнь в страхе и муке. Некоторые из-за недостатка пищи ели собак и лошадей, другие утоляли голод немытыми и сырыми травами и кореньями. Во всех графствах часть населения вымерла от голода, другая, с женами и детьми, обрекла себя на добровольное изгнание. Можно было встретить деревни с некогда славными названиями, стоящие пустыми, потому что люди, старые и молодые, мужчины и женщины, покинули их. Вы могли видеть поля, наливающиеся урожаем, но земледельцы уже погибли от голода».
Эти ужасы охватили далеко не всю Англию, в основном центральную и южную, в других районах жилось поспокойнее. Но все равно тогдашняя Англия не была тем местом, где людям хотелось бы поселиться.
Самое примечательное тут состоит в том, что в этой, в принципе, вполне рядовой феодальной войнушке впервые в европейской истории одну из враждующих сторон возглавляла женщина. Равноправие знатных дам, о котором я писал, достигло высшей точки. Это был апогей торжествующего феминизма. Узнай об этом современные западные сторонницы этого движения, они возрадовались бы. Но по отзывам тех людей, которые с ними общались, бабы эти горластые, однако невежественные в истории, как, впрочем, и в других науках.
Нечто подобное повторилось в европейской истории лишь четыреста с лишним лет спустя. Жанну д’Арк я не считаю, потому что она воевала не из личной корысти. Тогда вдовствующая королева Мария Медичи собрала войско и стала воевать с сыном, молодым королем Людовиком Тринадцатым. Вообще-то это был не спор из-за трона, но тем не менее. В общем, англичане и тут оказались впереди планеты всей. Таковы уж они есть. Когда речь идет о каком-то добром деле, их не дозовешься, а вот первыми изобрести какую-нибудь подлость, это запросто, с полным нашим удовольствием.
