Генрих принял эту угрозу всерьез и сделал все, что в этих условиях смог. Он короновал сына, Генриха-младшего, на которого никакой интердикт не распространялся. В случае если бы самодержец лишился трона, законный преемник у него имелся.
Коронации в Англии всегда проводил архиепископ Кентерберийский, но король, уже не полагавшийся на Бекета решительно ни в чем, поручил руководить церемонией архиепископу Йоркскому. Бекет разозлился не на шутку, усмотрел в этом серьезное ущемление своих прав. Он уговорил папу приостановить полномочия архиепископа Йоркского, а всех епископов, участвовавших в коронации, своей волей отлучил от церкви, на что имел полное право.
Под горячую руку отлучение досталось и мирянам, недоброжелателю Бекета, лихому рыцарю Ранульфу де Броку и еще нескольким дворянам. Де Брок при свидетелях обещал самолично зарезать Томаса, но ограничился словесными угрозами.
Бекет видел, что его дела идут не лучшим образом, и сделал несколько отчаянных попыток завоевать себе сторонников. Все они провалились. Дворянство было настроено к архиепископу крайне недоброжелательно, прежде всего из-за отлучений и анафем, обрушенных на них.
По той же причине весьма настороженно держались архиепископы и епископы. Бекет стал абсолютно непредсказуемым. Было решительно невозможно предугадать, на кого в очередной раз обрушится дубина отлучения и анафемы. У иерархов имелись все основания полагать, что она может проломить голову любого из них.
Простой народ как-то не спешил хватать вилы и топоры и бунтовать против короля. Бекет устраивал обеды для лондонских нищих, те ели и пили с удовольствием, но поднимать мятеж тоже не спешили. «Безденежным донам не хотелось драться, им хотелось выпить и закусить».
Отлученные епископы отправились в Нормандию, где тогда находился Генрих, и стали ему жаловаться на свою горькую участь.
Король, считавший войну между ним и Бекетом оконченной, пришел в ярость и произнес на публике гневную тираду:
– Как! Человек, который ел мой хлеб, смеет идти против меня! Тот, кого я осыпал милостями, смеет оскорблять короля и весь его род! Тот, кто когда-то прибыл ко двору на хромой кобыле с плащом вместо седла, сидит теперь на архиепископском престоле, и никому до этого дела нет? Малодушные бездельники! Каких же трусов я взрастил при своем дворе, что им и в голову не приходит исполнить долг по отношению к своему государю! Неужели никто так и не избавит меня от этого худородного попишки?
Эти самые трусы смущенно опускали глаза, переминались с ноги на ногу. Они были детьми своего времени и отлучения с анафемой крайне опасались.
Однако нашлись четверо решительных рыцарей, принявших королевские слова как руководство к действию. История прилежно сохранила нам их имена: Уильям Траси, Гуго де Морвиль, Ричард Бритон и Реджинальд Фиц-Урс. Приставка «Фиц» к фамилии давалась незаконным королевским отпрыскам и переходила по наследству к их потомкам, так что этот сэр Реджинальд был не простых кровей.
Рыцари тихонько выскользнули из дворца, обговорили все, отплыли в Англию, а там направились прямо к тому самому Ранульфу де Броку. У него было имение совсем рядом с Кентербери, где пребывал Бекет. Де Брок с превеликой охотой дал им двенадцать вооруженных вассалов на тот случай, если они встретят вооруженное сопротивление со стороны епископских слуг, которого так и не случилось. Сам же он с ними, однако, не поехал.
Судя по всему, поначалу рыцари хотели покончить дело миром. Они оставили все свое оружие в поместье де Брока и не грубо, но настойчиво потребовали от архиепископа снять отлучение и анафему со всех персон, им подвергшихся. Бекет категорически отказал им. Он не выбирал выражений, кричал, что и их в два счета отлучит за то, что осмелились лезть в дела церковной власти, которая выше любой мирской. Судя по всему, инстинкт самосохранения у него отключился напрочь.
Рыцари поехали к де Броку, надели доспехи и прикрепили мечи к поясам. Они вернулись в Кентербери и еще раз попытались договориться, предложили Бекету добровольно покинуть страну либо поехать с ними в Лондон и предстать там перед судом. В ответ он вновь принялся кричать, что отлучит их от церкви, что ни один светский суд не смеет рассматривать это дело. Рыцарям стало окончательно ясно – нет, не договорились.
Первый удар мечом архиепископу нанес Фиц-Урс. Потом подключились остальные.
Шум после этого поднялся страшный. Как бы ни относился король к Бекету, но убивать главу церкви у алтаря было уже чересчур. Что бы ни думал про себя Генрих, он был вынужден нарядить следствие. Четверо рыцарей защищались довольно неубедительно, в стиле малого ребенка. Мама, я не трогал банку с вареньем, она сама упала и разбилась. Они довольно невнятно твердили, что все получилось как-то само собой. Дескать, разгорелась жаркая ссора, мы себя не помнили, и как-то так вышло, что архиепископ натолкнулся на наши мечи. Словно в анекдоте, где некий незадачливый персонаж поскальзывался на апельсиновой корке и ухитрился упасть на нож семнадцать раз подряд. Или в другом, где полицейский в южном штате США осматривает тело негра с шестью пулевыми ранениями, качает головой и бормочет: «Какое страшное самоубийство!»
Четверо рыцарей отделались, в общем, пустяками. Король на них лишь «посердился», как писали в подобных случаях русские летописцы о своих царях, и отправил в ссылку, в поместья, принадлежащие им.
Правда, папа римский реагировал жестче. Он отлучил всех четверых от церкви и предал их анафеме, но снял наказание несколько позже, после того как все эти рыцари приняли участие в очередном крестовом походе. Бекета понтифик объявил святым мучеником за веру.
Убийство Бекета пошло королю Генриху только во вред. По острову тут же пошли разговоры о том, что рыцари это сделали по его прямому приказу. В знак скорби и покаяния король босиком, в простой одежде отправился в паломничество в Кентербери, где в соборе был похоронен Бекет, и провел в молитвах над могилой всю ночь до утра.
Это погребение считалось чудотворным, к нему триста лет тянулись вереницы паломников. Они-то и стали героями поэмы знаменитого Джеффри Чосера «Кентерберийские рассказы».
Последние годы жизни Генриха были серьезно омрачены. В полном соответствии с принципом «корона родни не знает» противниками короля выступили его собственные сыновья, Ричард с Иоанном, оба будущие короли Англии, и Жоффруа. Это по-нормандски, в Англии его звали Готфрид. Любящие и почтительные отпрыски воевали с родным отцом не по-детски, все было очень серьезно.
Генрих-младший, будучи уже коронован, попросил у отца часть его владений в реальное управление. Тот отказал, посчитав, что всему свое время. Пусть уж старшенький дождется его смерти, а потом и будет править.
Разобиженный Генрих-младший отправился во Францию, где к нему присоединились братья. Его тесть король Людовик из соображений высокой политики стал помогать мятежным принцам собирать войско. К сыновьям попыталась присоединиться их мать Алиенора Аквитанская – дружная была семейка! – но Генрих-старший излишне прыткую супругу вовремя перехватил. Она шестнадцать лет, до самой его смерти провела в крепости города Руан, не в камере, но без права выходить за ворота.
