Никакими выборами и прочей демократией, повторяю, там и не пахло. Парламент состоял из двенадцати человек. Половину назначал король, другую – бароны. Перед очередной сессией самодержец отправлял на места стандартные письма примерно следующего содержания: «Дорогой сэр! С чувством глубокого удовлетворения извещаю, что избрал Вас членом парламента. Для исполнения каковых обязанностей повелеваю Вам прибыть тогда-то и туда-то». Подобных посланий в английских архивах сохранилось превеликое множество.
Однако уже в октябре 1259 г. произошли события, которые с некоторой иронией, но все же серьезно можно охарактеризовать как демократию на марше. Парламент, собравшийся в Вестминстере, отнюдь не стал выразителем чисто баронских интересов. Так уж сложилось, что часть его членов, тоже феодалов, выступила против баронского всевластия. Должно быть, эти люди больше думали о государственных интересах, чем о классовой солидарности.
Парламент принял так называемые Оксфордские провизии, где говорилось, что в состав его должны входить не только бароны, но и два-три представителя средних людей, то есть нетитулованного рыцарства. Одновременно была легонько ущемлена и власть короля. В документе провозглашалось, что отныне он не может назначать шерифов графств. Теперь их будут избирать рыцари, проживающие на этих землях.
Наверное, тут стоит сказать, что английский и американский шерифы сходны только по названию. Американский шериф – начальник полиции, причем выборный, как мэр, сенатор или конгрессмен. Английский шериф был в те времена фигурой гораздо более влиятельной и крупной. Он обладал большими административными и судебными полномочиями, руководил сбором налогов.
Так что тот факт, что парламент решил избирать шерифов, как ни крути, был ослаблением королевской власти и хоть каким-то проявлением демократии. Я говорю это без малейшей иронии.
Потом, не в первый и не в последний раз в истории Англии, началась война между королем и баронами. Главой партии, выступавшей против короля, стал один из самых богатых и влиятельных вельмож Англии Симон де Монфор, шестой граф Лестер.
Именно он, причем помимо своего желания, и стал тем человеком, который укрепил и развил английский парламентаризм. История на такие шуточки горазда. С чисто военной точки зрения де Монфор одержал убедительную победу. Он разбил войско короля в битве под городом Льюис, а Генриха и наследного принца Эдуарда взял в плен.
Однако в игру, кроме баронов, вступили и другие силы, причем неслабые. В рамках всеобщей заварушки и отсутствия твердой власти горожане принялись бунтовать против богатейших купцов и глав ремесленных цехов, обладавших немалой властью, тогдашних олигархов. Крестьяне же массами поднимались против баронов и лордов. На словах они уверяли, что выступают только против сторонников короля, а на деле желали обрести как можно больше вольности, потому и ощеривались на всех крупных землевладельцев, невзирая на их политическую позицию. Политика их интересовала мало, а вот земельные отношения – гораздо больше.
Потом товарищ Сталин очень верно заметит, что крестьянин всегда и везде рассматривает абсолютно все на свете с точки зрения того, как это отразится на его землице, ухудшит его положение или улучшит.
Королевство могло обрушиться в вовсе уж неуправляемый хаос, где все воюют против всех. Де Монфор, человек умный, это прекрасно понимал и скрепя сердце вынужден был согласиться на некоторое усиление демократии. Он созвал два парламента. Второй, собравшийся в январе 1265 г. уже состоял не только из баронов, назначенных сверху. Туда во исполнение Оксфордских провизий были приглашены по два рыцаря от каждого графства и по два представителя от многих, хотя и не всех крупных городов.
Правда, крестьяне, составлявшие большинство населения страны, оказались от выборов отстранены, без различия на свободных и крепостных. А вот делегаты от рыцарей и дворян были выборными. Опять-таки куцая, урезанная, но все же демократия, шаг вперед по сравнению со старыми временами.
Горы, мечи, парламент
Хотел бы я побывать на торжествах в Лондоне по случаю коронации нового короля Эдуарда, прозванного Долгоногим. Для угощения почтеннейшей публики, собравшейся поглазеть на эту церемонию, были зажарены четыреста быков, столько же баранов, четыреста пятьдесят свиней, восемнадцать диких кабанов и двадцать тысяч разнообразных птиц. Добавьте к этому триста окороков! Городские фонтаны вместо воды били красным и белым вином. В толпу летели пригоршни золотых и серебряных монет. Прониклись, господа мои?
Свое царствование Эдуард начал с крайне интересной финансовой реформы. В прежние времена англичане, желающие получить разменную монету, поступали весьма незатейливо. Они просто-напросто разрезали серебряный пенни на половинки и четвертушки. Половинка становилась полупенсом, а четвертушка – фартингом.
Эдуард эту практику решительно запретил, а потом ввел кое-какие серьезные новшества в области налоговой политики. Нуждаясь в деньгах на очередную войну – за время своего царствования он провел несколько крупных кампаний, – король по примеру своего отца немного пощипал баронов и, несмотря на протесты папы римского, обложил налогом духовенство. Церковники платить отказались.
Тогда-то самодержец и произнес фразу, попавшую в хроники:
– Отлично! Тогда пусть не требуют у короля защиты, и пусть их грабит всякий, кто пожелает!
Желающих пограбить нашлось бы очень много, от баронов до крестьян. Церковники, устрашенные такой перспективой, дрогнули и стали платить как миленькие. Позже Эдуард провел закон, который так и был назван: «Статут о церковниках», ограничивший приобретение попами и монахами новых земель.
Ради дополнительной прибыли он ввел новую, повышенную пошлину на вывоз шерсти, которую недовольные торговцы прозвали злым налогом. Король попросту конфисковал у купцов все запасы шерсти и кож, закупленные ими, и туманно пообещал, что обязательно заплатит, но не сейчас, а как-нибудь потом, когда деньги будут. Он так этого и не сделал.
Внешняя политика в те незатейливые времена сводилась главным образом к войнам. Полководцем Эдуард был неплохим, мастерства набрался еще в молодости, участвуя в крестовых походах.
Начал он с Уэльса, пограничные конфликты с которым тянулись долгими десятилетиями и даже столетиями. Как сплошь и рядом бывает, здесь нет ни правого, ни виноватого, ни агрессора, ни жертвы. Все хороши. Обитатели приграничных областей с той и с другой стороны частенько устраивали друг на друга чисто грабительские набеги, лишенные малейшей идеологической подоплеки. При удаче они отхватывали у соседей куски суверенной территории. Тут уж кто сильнее, тот и прав.
Сильнее оказался Эдуард. Сначала он потерпел чувствительное поражение, а потом нанес контрудар. В ходе этой заварухи погиб валлийский правитель Ллуэллин Великий, отказавшийся признать себя вассалом английской короны. Его подданные остались без сильного предводителя и талантливого полководца, не нашли ему должной замены, ослабили сопротивление, и Эдуард занял весь Уэльс.
