Изабелла двадцать восемь лет провела в заточении, не в сырой камере, а в одном из отдаленных замков, со всем комфортом, возможным по тем временам. Но за его ворота она так никогда и не вышла. Молодой король был человеком решительным.
В Англии Изабеллу прозвали Французской Волчицей. Примечательно, что ее могила в церкви Серых Братьев в Ньюгейте не сохранилась. После Великого пожара 1666 г. на том месте было построено новое здание. Английские хронисты крайне неодобрительно отзывались о ней еще при жизни: «Эта ведьма», «Эта сварливая карга». Они сравнивали ее с Иезавелью, самой знаменитой из библейских развратниц. Современник Шекспира, выдающийся английский драматург Кристофер Марло в своей пьесе «Трагедия об Эдуарде Втором» назвал Изабеллу противоестественной королевой. Эпитет «Французская Волчица» вообще-то был пущен в оборот Шекспиром применительно к совсем другой королеве, но в XVIII в. поэт Томас Грей применил его к Изабелле, и он как-то прижился.
Историки XIX в. тоже никакой любви к Изабелле не питали. «Ни одна королева Англии не оставила такого темного следа в анналах царственных женщин, как Изабелла». Дескать, она стала «единственным примером королевы Англии, открыто и бесстыдно презревшей обязанности высокого призвания, ставшей на сторону предателей и иноземных смутьянов против своего супруга и короля и запятнавшей свое имя рядом преступлений – изменой, предательством, убийством и цареубийством».
Та же тенденция, за редчайшими исключениями, сохранилась и в веке двадцатом. Одни авторы называли ее злонравной женщиной, отъявленной интриганкой, другие – одной из красивейших, но развратных женщин своего времени, третьи и вовсе Изабеллой Безумной.
Вот только роман Дрюона известен гораздо шире, чем сухие исторические труды, не способные сравняться с ним по тиражу.
Между тем если вдумчиво исследовать черную легенду, сочиненную об Эдуарде, то можно выдвинуть и другую версию всего того, что произошло в стародавние времена. Тогда окажется, что все разговоры о пресловутом гомосексуализме короля основаны главным образом на слухах и сплетнях. Такое и в наше время не редкость. Многие факты могут получить совсем другое объяснение. При ближайшем рассмотрении Эдуард окажется не столь уж и скверным типом.
Вслух бароны этого не высказывали, разве что в своем узком кругу, но их не просто раздражали, даже бесили некоторые привычки короля. В первую очередь его досуг. Гламурными занятиями для всякого приличного короля считались война, рыцарские турниры и охота. Охоту Эдуард вообще-то любил, но рыцарские турниры терпеть не мог и никогда в них не участвовал. Да и к войне не проявлял особенной тяги.
Его отец, умирая, завещал ему довести до конца покорение Шотландии. Эдуард этого делать не стал. Он потерпел от шотландцев парочку серьезных поражений, предпочел заключить мирный договор и более с ними не воевал, чем опять-таки не на шутку взбесил баронов. Кое-какие их высказывания все же попали на страницы хроник: «Возымей он привычку к оружию, то превзошел бы доблестью Ричарда Львиное Сердце». «Если бы только он уделял военному делу столько же внимания, сколько деревенским забавам, то высоко поднял бы славу Англии и его имя гордо звучало бы по всей стране».
Иными словами, если бы Эдуард не вылезал с турниров и воевал бы как можно больше, то наверняка просидел бы на троне до глубокой старости при обожании баронов. Его беда в том, что королем, с точки зрения благородных лордов, он был каким-то неправильным, постоянно ронял свое высокое звание, увлекался «деревенскими забавами».
Эдуард любил копать канавы в своих поместьях, крыть соломой дома, подрезать живые изгороди, править повозкой вместо кучера, грести на лодке, плавать. Во время этих забав он не то чтобы фамильярно, но все же довольно дружески общался со всевозможными простолюдинами, грубыми и ничтожными людьми, по мнению баронов. Это был первый английский король, который позволял себе запросто разговаривать с конюхами, возчиками, землекопами, лодочниками, матросами. Вельмож это бесило не на шутку.
Что до женщин, то точно известно, что Эдуард их отнюдь не избегал, особенно в молодости. Даже автор так называемой «Хроники из Мо», явно враждебно к нему настроенный, написавший, что король «находил особое удовлетворение в грехе содомском», в другом месте сообщает, что в юности принц «увлекался общением со шлюхами». Например, он заплатил два шиллинга некой Мод Веселушке, судя по прозвищу, явной проститутке, за то, что она плясала перед ним. Как видим, такие вот приватные танцы, весьма модные нынче, отнюдь не являются изобретением нашего времени.
Есть и сведения о том, что Эдуард официально признал своего незаконного сына Адама, может быть, родившегося еще до восшествия отца на трон.
Словом, с точки зрения сексопатологии – я специально консультировался по этому поводу – изменение ориентации на сто восемьдесят градусов выглядит не вполне убедительно. Подобные сплетни, не имеющие ничего общего с реальностью, недоброжелатели распускали о своих врагах с давних времен. То же самое имеет место быть и в наше время.
К тому же, по мнению баронов, и культурный досуг Эдуарда настоящему королю приличествовал мало. Он дружил с художниками, фиглярами, шутами, певцами, хористами, жонглерами и актерами, смотрел пьесы, содержал при дворе генуэзских музыкантов, сам играл на тогдашней разновидности скрипки, собрал немалую библиотеку. Аристократия того времени театральные и музыкальные представления игнорировала, считала их вульгарным и презренным зрелищем. Исключение из этого правила порой делалось разве что для менестрелей. Так что и с этой стороны Эдуард снискал стойкую нелюбовь баронов, категорически не одобрявших простонародные забавы, на их взгляд, совершенно неуместные для короля.
Крайнее неудовольствие баронов в адрес фаворитов Эдуарда, получивших немаленькую власть в королевстве, может иметь другое объяснение, вполне жизненное в понятиях того времени. Принято было, чтобы вокруг короля стояли и занимали важнейшие государственные должности исключительно высокородные господа. Эдуард и эту традицию поломал.
Первый его фаворит, Пирс Гавестон, вообще был инородцем, мигрантом, не англичанином, а гасконцем. Именно он нес корону к алтарю Вестминстерского аббатства при восшествии Эдуарда на престол. Это была величайшая честь, и сей факт опять-таки привел баронов в неописуемую ярость. Некий знатный граф распалился настолько, что едва не набросился на Гавестона с кулаками. Вельможи его удержали, чтобы не портил церемонию, но злобу затаили, в конце концов выступили всем скопом и добились казни Гавестона.
Второй фаворит, Хьюг Диспенсер и его отец Хьюг-старший, опять-таки игравшие немалую роль в управлении государством, были, конечно, не пролетариями от сохи, но знатностью рода уступали очень многим персонам. Их возвышение вызывало только злость знати к очередным выскочкам, отодвинувшим от трона потомков старинных родов. Хотя некоторые хроники того времени изображают Диспенсера-старшего деятельным администратором, способным политиком и искусным дипломатом. По мнению одного из летописцев, Диспенсер был «одним из наиболее способных людей своего времени как по здравости суждений, как и по честности». Однако сословная ярость и зависть пылали непрестанно.
