Первым сложившуюся практику поломал Эдуард Третий. Он должен был принести вассальную присягу французскому королю в качестве герцога Гиени, но категорически отказался это делать. Карл Четвертый не стал размениваться на пошлую перебранку и резкие дипломатические ноты. Он попросту занял Гиень своими войсками и с самым невинным видом заявил, что никакого произвола или агрессии не учиняет, попросту ставит на место непокорного вассала, в чем, согласно тем самым правилам, был, в общем-то, совершенно прав. Вскоре Карл умер, и вот тут-то Эдуард вспомнил, мол, годдэм, я же родной внук французского короля!
Как бы там ни было, война началась. Разумеется, она не продолжалась непрерывно. Нет такого государства, которое выдержало бы постоянные военные действия на протяжении не то что ста лет, а хотя бы четырех-пяти. Как было со всеми европейскими войнами, в том числе и с двумя мировыми, Столетняя состояла из нескольких крупных кампаний, разделенных долгими годами, а то и десятилетиями. Она приняла этакий вялотекущий характер, так что заканчивать ее пришлось даже не внукам тех людей, которые все это развязали, а их правнукам.
Проходила она в обстановке всеобщего энтузиазма, охватившего в основном благородных господ обеих враждующих сторон, кинувшихся воевать массами, рядами и колоннами. Дело отнюдь не в романтической традиции, согласно которой война считалась самым приличествующим благородному дону занятием. На первом месте стоял материальный стимул.
Только в девятнадцатом веке, да и то не сразу, утвердились правила, по которым грабежи мирного населения и всевозможное мародерство стали считаться недопустимыми. До того любая война служила в первую очередь источником хорошей добычи. Что ты сумел ухватить первым и удержать, то и твое.
Кроме того, неплохим источником дохода служили пленные, разумеется, благородного звания. Победители сплошь и рядом не заморачивались гуманизмом, простолюдинов резали всех до одного. Убивать же рыцаря, взятого в плен, считалось прямо-таки неприличным делом, да и чертовски непрактичным. За свободу с него можно было взять хороший выкуп. А уж когда в плен попадал король – а такое в европейской истории случалось несколько раз, – выкуп представлял собой и вовсе уж астрономическую сумму. Да и вояки простого звания себя не обделяли, пихали за пазуху во взятых городах и селениях все, что представляло хоть какую-то ценность. Опять же вино и бабы.
Игроков в этой партии моментально объявилось превеликое множество, по самым разным побуждениям. К англичанам сразу же примкнули бургундцы. В то время герцогство Бургундское было самым крупным и серьезным противником французских королей. За них же выступила и Гасконь из застарелой нелюбви к французам. Напоминаю, тогда это были две разные нации, говорившие на своих языках. Усмотрев перспективы хорошего заработка, к обеим сторонам повалили отряды наемников – фламандских, немецких, швейцарских.
Попадались и откровенные экзоты. На помощь англичанам пришел с армией король Кастилии Педро Жестокий. Не корысти ради, а токмо из дружеского расположения к английскому принцу Эдуарду, незадолго до того пособившему ему восстановиться на кастильском престоле, откуда Педро согнали подданные за многочисленные нехорошие художества. Прозвище свое он получил ох как не зря.
Одним словом, скучно никому не было. В таких случаях каждый верит, что убивают всегда других, а уж он-то уцелеет и вернется домой с богатой добычей. Всем было весело. Кроме простого народа. Но вот его-то мнение, как это было во все времена, никого не интересовало совершенно. Народу оставалось лишь право поставлять солдат и платить дополнительные военные налоги.
Города и села с одинаковым энтузиазмом грабили как чужие, так и свои. Они выгребали все ценное, уводили домашнюю скотину на жаркое и затаскивали женщин в амбары. Принцип «война все спишет» являл себя во всей красе.
Впрочем, среди простолюдинов тоже нашлось немало лихих ребят. Они решили, что браво шагать с копьем или боевым топором, грабить все, что подвернется под руку, – занятие куда более достойное, чем тащиться за плугом или горбатиться в ремесленной мастерской.
Хорошее представление о том времени дают романы Марка Твена «Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, ее пажа и секретаря» и Конан Дойля – «Белый отряд» и «Сэр Найджел». Тут надо сказать, что Марк Твен держался ближе к суровой реальности, а Конан Дойль был куда более романтичен.
Я уже говорил, что по причине огромного количества предшественников подробно излагать ход войны не буду. Перейду к обещанным интересным, но основательно забытым эпизодам.
Шпионаж существовал с начала времен, вероятнее всего, им занимались еще первобытные люди. В ходе Столетней войны разведка и контрразведка еще не оформились в особые учреждения, но получили самое широкое развитие.
Патриархальные все же стояли времена. Однажды в разведывательной операции за рубежом лично участвовал не кто иной, как король Эдуард Третий. Он нацепил на себя одежду скромного торговца шерстью и в сопровождении всего нескольких столь же замаскированных спутников тайно посетил Фландрию. Как это очень часто случается с секретными миссиями, сведений о поездке короля, точнее сказать, о ее целях, практически нет. По косвенным данным можно судить, что он выполнял сразу несколько задач: выслеживал мятежных баронов, бежавших туда, вел переговоры с фламандцами, привлекая их на свою сторону, собирал сведения, как мы сказали бы сегодня, о военно-промышленном потенциале противника. Единственный случай в европейской истории, когда в чужую страну отправился с разведывательной миссией, переодетым, сам король. Что ж, в изрядной храбрости Эдуарду никак нельзя отказать.
Теперь о женщинах на Столетней войне. Деву-воительницу Жанну д’Арк знают все, хотя бы по кинобоевику с Миллой Йовович в главной роли. Однако даже мало кто из знатоков средневековой истории помнит, что и у англичан была своя женщина-воин, уступавшая Жанне д’Арк по размаху, но дравшаяся не хуже иных мужчин, причем не только на суше, но, в отличие от Жанны, и на море.
Речь идет о бретонской графине де Монфор. Имя ее, как я ни копался в источниках, мне установить так и не удалось. Ее муж, обладавший некоторой толикой королевской крови, стал всерьез претендовать на бесхозный французский трон. Однако французы его разбили, посадили в тюрьму в Париже и осадили крепость Аннебон, принадлежащую ему.
Остававшаяся там графиня, женщина энергичная и решительная, подняла своих вассалов на сопротивление и успешно отбила несколько приступов. Потом, надев латы и вооружившись мечом, она сделала вылазку во главе конного отряда, ворвалась во французский лагерь, перебила немало народу, сожгла шатры, навела на неприятеля страшный переполох и благополучно вернулась в крепость.
Вполне возможно, что ей, несмотря на всю отвагу, в конце концов пришлось бы сдаться. Ведь продовольствие в крепости подходило к концу. Но на подмогу приплыли английские рыцари и сняли осаду.
Не успокоившись на этом, графиня отправилась к английскому королю и попросила у него военные корабли. Он их дал, должно быть, уже прослышал о ее боевой репутации. Командуя этими кораблями, графиня разгромила французский флот в морском сражении близ острова Гернси, став единственной в европейской истории женщиной-«адмиралом». В Средневековье было несколько женщин, командовавших пиратскими кораблями, но это совсем другое дело.
