Упомяну и еще об одной детали Столетней войны. В противоположность тому же расхожему мнению, будто на протяжении тысячи лет на английскую землю не ступала нога иноземного захватчика, французы, иногда в компании с испанцами, не раз нападали на английское побережье. Однажды они углубились на территорию острова миль на десять, ограбили и разорили несколько городов, сжигали все подряд, в том числе и церкви, убивали направо и налево, угоняли на корабли девушек. Справедливости ради нужно отметить, что англичане вели себя с французами точно так же.
Английские рыцари проявили себя не лучшим образом, так и не организовали должного отпора нападающим. Эти спесивые благородные господа отнюдь не горели желанием выступать в защиту каких-то там низкорожденных горожан, пока вторжения не затрагивали непосредственно их владений. Впоследствии рыцарям это аукнется.
Некий сэр Джон Арундел все же собрал отряд из четырех сотен копейщиков и отстоял город Хэмптон, но только после того, как горожане ему заплатили приличную сумму. То есть он повел себя как заправский рэкетир, причем в собственной стране, со своими земляками.
Впрочем, и друг с другом благородные господа порой поступали точно так же. Когда французы подступили к замку герцога Ланкастерского, стоявшему почти на побережье, в графстве Сассекс, поблизости располагался с большим воинским отрядом другой вельможа, герцог Уолсингем. Однако он палец о палец не ударил, чтобы прогнать французов. У них с Ланкастером была какая-то старая вражда. Феодализм во всей его красе.
Итоги?.. Английские короли потеряли абсолютно все земли, какими владели во Франции. К власти в этой стране на двести пятьдесят лет пришла династия Валуа. Жанну д’Арк, как раз и сделавшую принца Карла королем, он вместо благодарности предал. Англичане взяли ее в плен и сожгли на костре.
Впрочем, сожгли ли, точно неизвестно до сих пор. Это отдельная увлекательная загадка истории, но главной темы нашего повествования она не касается.
Немало народу с обеих сторон и в самом деле изрядно на войне обогатилось. Но гораздо больше людей, от благородных до простолюдинов, вместо военной добычи заработали лишь три аршина сырой земли. Самыми пострадавшими оказались французские крестьяне. Их на протяжении ста с лишним лет грабили, жгли и убивали все, кому не лень.
Именно этот многолетний террор и стал причиной самого крупного крестьянского восстания в истории Франции, получившего у историков название «Жакерия». «Жак», «Жак-простак» – презрительные клички, данные крестьянам французскими феодалами. Угольки этого восстания не погасли. Они несколько столетий тлели под пеплом и вспыхнули пожаром до неба в 1789 году.
Есть и еще одна сторона Столетней войны, которой историки не всегда уделяют должное внимание. Это проблема людей, вернувшихся домой.
Давно известно, что война калечит души даже тех, кто вернулся с целыми руками-ногами и в орденах. Такое уж у нее поганое обыкновение. К сожалению, мне пришлось об этом судить не по чьим-то мемуарам, а на примере собственного отца. Он воевал с декабря сорок первого до 9 мая сорок пятого с перерывами на госпитали, а потом прошел еще и японскую кампанию. Война его покалечила душевно и сломала всю его жизнь. Избавьте уж меня от подробностей.
Война сплошь и рядом пусть не калечит, но меняет людей так или иначе. Должен уточнить без всякой веселости либо тени хвастовства, что в этом мне пришлось убедиться уже на собственном опыте.
Сложилось так, что весной 2000 г. мне несколько дней пришлось провести в Чечне. Не на боевых, конечно. Кто бы меня туда пустил. Но обстановка была такова, что ни тыла, ни фронта, собственно, и не существовало. Пулю в спину в Грозном можно было средь бела дня получить из-за любого угла, а налететь на мину – на любом метре дороги. Вертолет, на котором наша группа прилетела в Ханкалу, через несколько лет был сбит «Стингером» там же, над этим самым городом.
Вот о минах и речь. Я благополучно вернулся домой и вновь сел за руль любимой машины. Я тогда ездил по городу плотно, постоянно и через пару дней вдруг осознал, что теперь делаю это совсем не так, как прежде.
Причина отыскалась в тот же день. Я обмозговал все и понял, что постоянно держусь в крайнем левом ряду, старательно избегаю правого, точнее сказать, боюсь проезжать под кронами деревьев, растущих на обочине.
Я моментально уразумел, что к чему. Тогда в Чечне боевики очень часто не зарывали подрывные заряды в землю, а прятали их в ветвях деревьев, нависавших над дорогой. В качестве взрывателя они опускали вниз тонюсенький проводок, незаметный водителю. Стоило ему коснуться кабины – и взрыв. Чаще всего подрывались новички, привыкшие на гражданке держаться правой стороны. Шоферы опытные катили посередине дороги и оставались живы. Вот так.
Сам я за рулем машины в Чечне не сидел, разве что не удержался от соблазна с полчасика покататься за рычагами танка. А вы бы на моем месте отказались, если мужик? Но как-то так получилось, что за эти несколько дней в мое подсознание без всяких инструктажей оказалось вбито нехитрое правило. Под деревьями ездить нельзя! Избавился я от этого бзика где-то через неделю.
Другой пример. Знакомый спецназовец – с ним мы и были в Чечне – как-то за бутылочкой прямо-таки пылал гневом. Он зашел в бильярдный клуб покатать шары и увидел там нескольких чеченцев. Как человек, воевавший не первый год, он моментально определил: вот у этого – зажившее пулевое ранение, у этого – осколочное, третий тоже явно поцарапан не кошкой. Несомненные боевики. И никто их не берет, не крутит руки, не укладывает мордой в пол! Что за порядки в тылу?!
Война меняет сознание человека на самый разный манер. Проблема людей, вернувшихся домой, в том и заключается, что они становятся в чем-то совершенно другими, совсем не теми, какими были прежде, на гражданке. Наверняка в России не состоялось бы гражданской войны, не пройди миллионы людей фронты Первой мировой. Они вдоволь насмотрелись там смерти и крови и стали, прямо скажем, пренебрежительно относиться к чужой жизни, да сплошь и рядом к своей тоже.
В Австрии люди, прошедшие Первую мировую, стали главной ударной силой в самой натуральной гражданской войне, случившейся в 1918 г. не между приверженцами различных партий, а между городскими и сельскохозяйственными районами. С окончанием войны закрылось множество крупных заводов, главным образом военных. Многие тысячи людей оказались без работы и малейших перспектив ее получить, без гроша в кармане и куска хлеба.
Промышленные районы группировались вокруг Вены, а окружали их сельскохозяйственные, где хрюкали свиньи, гомонила птица, было много колбасы, сала и хлеба. Выбор у горожан оказался нехитрый: сидеть, сложив руки, и смотреть, как их жены и дети умирают с голоду, либо…
Оружия с фронта, в точности как в России, люди домой привезли порядочно, да и на заводах имелись немаленькие невостребованные запасы. Профсоюзы под давлением снизу быстро сформировали вооруженные рабочие дружины, и те двинулись на село отбирать продовольствие. Нет, не ради какой-то идеологии, а исключительно для того, чтобы не дать семьям умереть с голоду. На селе хватало своих окопников, и оружия они тоже понавезли немало. Несколько месяцев в стране продолжались самые настоящие военные действия, потом их удалось как-то остановить.
