Обязательно нужно отметить, что при всем при том вилланы были неплохо организованы. Они не были каждый сам по себе, а объединялись в общины, во многом напоминавшие те, которые после отмены крепостного права появились в России. К этому их толкала сама жизнь.
В отличие от ремесленника и городского мастерового благосостояние крестьянина всегда зависит от случая, то есть в первую очередь от погоды. Нынешний год выдался урожайным, а следующий может оказаться вовсе даже наоборот. Община помогала своим членам выживать в случае неурожаев, заботилась о вдовах, стариках и сиротах, лишившихся кормильцев, а потому вилланы держались за нее обеими руками.
Кроме того, община распоряжалась угодьями, принадлежавшими как бы всем вместе – пастбищами, сенокосными лугами, рыбными ловлями. Слабенький, но все же противовес произволу сеньоров. Поэтому лорды и сквайры стремились ее уничтожить, что им через неполных двести лет и удалось, но об этом в свое время будет отдельный разговор.
Наступление на общины пока что шло, образно говоря, ползучее. Как читатель помнит, с определенного времени Англия стала экспортером шерсти, и в самом деле лучшей в Европе. Он ширился, соответственно, земля становилась все дороже. Сеньоры принялись при любой возможности отжимать общинные земли. По тогдашним законам договоры аренды составлялись надолго, переходили от поколения к поколению, но повсюду, не только в России, известно: закон – что дышло.
Все это вилланам благополучия отнюдь не прибавляло, очень даже наоборот. Довольно долго они практиковали лишь пассивный протест – массами бежали из деревень в города. Пойманных неудачников ожидали клеймение и тюрьма, но правоохранительные органы тогда пребывали в зачаточном состоянии и ловили далеко не всех. Достаточно было прожить в «городе, окруженном стенами», один год и один день, чтобы стать свободным как ветер, вольным человеком. Таких людей города, ревниво относившиеся к своим привилегиям, уже никогда не выдавали.
Другие бежали в леса. По ним, многочисленным, обширным и дремучим, гуляло превеликое множество шаек, возглавляемых всяческими робингудами. Сами себя они предпочитали именовать зелеными стрелками. Согласитесь, такое название звучит не в пример благороднее, чем просто лесной разбойник.
Народ туда стекался самый разный. Это были беглые вилланы, уголовники, укрывавшиеся от наказания, профессиональные браконьеры, солдаты, отвоевавшие во Франции и не нашедшие себе места в мирной жизни, просто любители воли, каких хватало во все века во всех странах.
Там было немало и людей благородного сословия – мелких землевладельцев, джентри, небогатых сквайров и даже самых настоящих. Они, как правило, теряли свои земли из-за произвола по-настоящему сильных и богатых соседей, на которых управу в суде далеко не всегда и найдешь.
Чем жили эти личности? Браконьерством и грабежами, понятно. Благородные рыцари, оказавшиеся в зеленых стрелках, не усматривали в этом ничего позорного для себя. Согласно незатейливым нравам той веселой эпохи позорным для благородного дона было как раз занятие ремеслами или торговлей. А вот разбой на дорогах считался для рыцаря вполне приличным, что ли, занятием.
Конечно, власти искали и ловили их, но при тогдашней слабости силовых структур это было делом нелегким. Этот факт хорошо иллюстрируют баллады и легенды о Робин Гуде. В борьбе с властями всегда выигрывают зеленые стрелки, а терпит поражение ноттингемский шериф. Это не начальник полиции, как в США, а крупный администратор, заведовавший сбором налогов, судебными делами и многим другим, в том числе ловлей разбойников.
Вообще, как показывает не такая уж давняя история, опыт Второй мировой и послевоенная борьба с партизанами в колониях, крайне трудно успешно воевать с людьми, засевшими в дремучих лесах, даже располагая танками, авиацией и автоматическим оружием.
Второй серьезной причиной восстания Уота Тайлера послужило нововведение властей, очередной налог. Новый. Историками давно подмечено, что по всей Европе народец, покряхтывая и матерясь, еще кое-как терпел старые, привычные налоги, но яростно бунтовал именно против новых, каких отцы и деды не знали.
Вялотекущая Столетняя война высасывала из казны деньги не хуже пылесоса. Испытанное средство – займы у итальянских банкиров – помогало плохо. Ломбардцы хорошо помнили о печальной участи флорентийцев, своих предшественников, не торопились так уж широко распахивать кошелек перед королем. Что тому оставалось делать? Самое простое для власти – вводить новые налоги.
Так они и сделали, придумали неслыханный доселе поголовный налог, именовавшийся впоследствии на Руси подушной податью. Платить его должны были все жители королевства, независимо от пола и сословия, достигшие пятнадцати лет, от последнего виллана до титулованного вельможи. С богатых людей и духовенства король брал больше, с простолюдинов – меньше.
Как легко догадаться, сословия оказались в неравном положении. Для какого-нибудь герцога или епископа внести пять-шесть фунтов стерлингов было сущим пустячком, а вот шиллинг, берущийся с простолюдинов, являлся для них серьезными деньгами.
К тому же этот налог за четыре года вводился трижды. Дело с финансами у короля обстояло так скверно, что пришлось заложить банкирам драгоценные камни из короны.
В отличие от многих других инициаторов финансовых новшеств автор поголовного налога известен точно. Это сэр Ричард Гелз, занимавший высокий пост королевского казначея. Его идею моментально подхватил лорд-канцлер, нечто вроде первого министра, архиепископ Саймон Седбери, а провел ее через парламент всесильный дядя юного короля Ричарда Второго Джон Гентский, герцог Ланкастерский.
Имена авторов идеи довольно быстро стали повсеместно известны. Англичане относились к ним примерно так, как россияне к Чубайсу, даже еще хуже. Попыток повесить Чубайса на воротах как-то все же не отмечено, зато из трех инициаторов данного налога двое лишились голов, а третий уцелел исключительно потому, что пребывал очень далеко от Лондона, на шотландской границе.
Но не будем забегать вперед. Кстати, чтобы дать читателю некоторое представление о величине налога, докладываю. Шиллинг тогда составлял почти недельную зарплату среднего мастерового и гораздо более значительную часть годового дохода обычного виллана.
К тому же третий по счету налог 1380 г. по предложению Саймона Седбери был сделан прогрессивным. Семьи, в которых насчитывалось более двух десятков домочадцев, а для Средневековья такое не редкость, платили уже не по шиллингу с головы, а больше. В том числе и нетрудоспособные старики, за которых приходилось раскошеливаться работающим людям.
По всем графствам кроме тех, что королевской власти не подчинялись вообще – были и такие, о них поговорим позже, – разъехались чиновники, без особых затей именовавшиеся сборщиками. Они разъезжали по деревням без охраны, их единственным оружием были чернильница и список жителей.
Нет, поначалу их не убивали и даже не били. Вилланы вновь выбрали тактику пассивного сопротивления. Они целыми семьями, а порой и небольшими деревнями бежали в болота и в леса, благо таковых на острове имелось предостаточно. Безоружному сборщику, пребывавшему в единственном числе, оставалось бессильно материться им вслед.
