А теперь вернемся в Англию. В Злосчастный век, как я уже говорил, гражданские войны приняли качественно иной характер. Прежде все было проще. Король ходил войной на строптивых баронов, либо они – на него. Единственное исключение – история Стефана и Матильды, когда за трон дрались два претендента, имевших на него приблизительно равные права.
Все гражданские войны Злосчастного века носили уже именно этот характер – борьбы претендентов на трон. Этому крайне благоприятствовали специфические английские условия. Именно там, а не в континентальной Европе, количество претендентов на трон, в той или иной степени законных, на квадратный метр прямо-таки зашкаливало. В результате многочисленных браков между членами трех владетельных домов – Английского, Нормандского и Анжуйского – к определенному моменту насчитывалось несколько десятков человек с той или иной долей королевских кровей в жилах. Причем не каких-нибудь бастардов, а вполне себе законных близких и дальних родственников, всяческих принцев, королевских братьев и сестер, дядюшек и тетушек. Любой из них теоретически мог претендовать на трон в случае пресечения правящей династии или слабости очередного монарха. Иные так и поступали и порой добивались успеха.
Кроме того, подобных претендентов, если сами они оказывались вдруг вялыми и нерешительными, всегда мог использовать в своих интересах какой-нибудь сильный и энергичный лорд. Таковым был, например, знаменитый граф Уорвик, по заслугам прозванный Делателем королей. Он не одного монарха как возвел на трон, так и сбросил с него.
Итак, после победы над Уотом Тайлером Ричард Второй еще долго был лишен реальной власти. Всем заправлял его родной дядя герцог Глостер, а против него активнейшим образом интриговал другой королевский дядюшка, герцог Ланкастер, каковой сам втихомолку метил на престол. Еще во времена, когда Тайлер занял Лондон, агенты Ланкастера шныряли возле вожаков мятежников и зондировали почву. Не хотят ли те сменить короля Ричарда на другого, куда более достойного? Это у них не выгорело. Обломались и другие наполеоновские планы Ланкастера.
А вот Глостер набрал такую силу, что однажды пробил через парламент решение предать суду и казнить нескольких фаворитов и министров Ричарда. Этот вельможа к тому времени располагал войском в сорок тысяч человек, поэтому депутаты и судьи особенно и не роптали. Дружная была семейка, аж слеза умиления прошибает.
Между прочим, одного из помянутых фаворитов мне нисколечко не жалко. Это был тот самый коронный судья Роберт Трезильян, который залил кровью мятежников не одно графство.
Однако Глостер вскоре прежнего положения лишился. Набрав силу, Ричард решил освободиться из-под опеки дядюшки. Хронисты эту историю описали подробно.
На заседании так называемого Великого совета король с самым простецким видом спросил:
– Дядюшка, а который мне год?
Герцог, ничего не подозревая, ответил:
– Двадцать второй.
– Да неужто? – вскричал король. – Ну, тогда я со своими делами и сам управлюсь! Благодарствуйте за прошлые услуги, милый дядюшка, и вам спасибо, любезные милорды, но больше я в вас не нуждаюсь.
Вокруг здания в немалом количестве стояли и позвякивали оружием королевские солдаты.
Не в силах сопротивляться, Глостер уехал в свое поместье и восемь лет сидел там тихо как мышка. Держись он так и дальше, остался бы жив, но его сгубили длинный язык и скука по большой политике.
В то время как раз умерла супруга Ричарда, королева Анна. Король решил жениться на французской принцессе Изабелле. С политической точки зрения решение было весьма неглупое, оно потом обеспечило мир между Англией и Францией на четверть века. Но в Англии новым браком короля были недовольны многие, как простые люди, так и знатные. Патриотизм взыграл, изволите ли видеть. По мнению этих персон, королю следовало бы жениться на своей, на англичанке, а не искать невесту в чужих землях, тем более у чертовых лягушатников, неоднократно англичанами битых.
Вот тут в душе у дядюшки Глостера и ожила прежняя страсть к большой политике. Он заявился в Лондон и принялся ораторствовать на тамошних майданах. Мол, Изабелку – геть!
Вот только времена стояли не прежние. Племянник без церемоний велел дядюшку арестовать и для пущей надежности посадить не в английскую тюрьму, а отправить за Ла-Манш, в город Кале, тогда еще принадлежавший англичанам. В этом Ричарду самым деятельным образом помогал его двоюродный брат Генрих Болингброк, сын герцога Ланкастера. Я же говорю, дружная была семейка, душа радуется, на нее глядючи.
Тут как нельзя более кстати вынырнул какой-то мелкий судья, который принялся всех уверять, что именно ему Глостер в тюрьме признался, что всячески злоумышлял против короля. Ричард сокрушенно схватился за голову. Дескать, да кому же в этом мире можно верить, коли уж родной дядюшка!.. Судья, служитель Фемиды, врать не будет!
Специально обученные люди быстренько состряпали дело о государственной измене, по которому туго пришлось двум графам, самым сильным сторонникам Глостера. Одному отрубили голову, второго изгнали из Англии. Имения Глостера перешли в казну, называя вещи своими именами – в руки короля, а ему самому грозил суд по тому же делу. Однако гонец, посланный за ним, вернулся с ответом: «Предписание сие невыполнимо, ибо герцог Глостер скончался в заключении».
Такое вот печальное совпадение. Или же нечто иное. Мало кто верил, что герцог умер своей смертью, но темой для всеобщих дискуссий это событие не стало. Было озвучено мнение, что король к ним отнесется крайне неодобрительно. Кое-где по углам, за бутылочкой англичане вяло дискутировали о чисто технических деталях. Мол, а как оно было? Палачи удавили герцога веревкой или задушили меж двумя перинками, как говорил слуга коменданта крепости, человек, безусловно, информированный? Особенного народного ропота не случилось. Глостер, в общем, уже мало кого интересовал. Людям своих житейских забот хватало.
Король Ричард видел, что дела идут гладко, жизнь удалась, и совсем распоясался. Выражение не мое, а Чарльза Диккенса. Основным его занятием стали турниры и пиры. За стол якобы усаживалось до десяти тысяч человек. Это, конечно, преувеличение, но пиры, безусловно, были многолюдными. Для пущего гламура Ричард возжелал, чтобы все его слуги, вплоть до самых мелких, были разодеты в пух и прах, что, понятно, требовало приличных денег.
Король добывал их способами незатейливыми и порой весьма дурно пахнувшими. Постоянно повышал налоги. Как-то под надуманным предлогом обвинил в разнообразных нарушениях закона сразу семнадцать графств и с каждого содрал крупные штрафы. Провел через парламент, ставший прямо-таки ручным, решение, по которому в его карман отныне шли все торговые пошлины на вывоз шерсти. Англия экспортировала ее много, так что суммы были весьма внушительными. Одним словом, грабастал так, что просто удивительно, почему ему при тогдашнем обычае давать королям клички, не всегда и лестные, подданные не назвали его, скажем, Ричард Хапуга. Он такого вполне заслуживал, что уж там. И прецеденты случались.
Наш родной князь, Юрий Долгорукий, кстати говоря, получил прозвище вовсе не за особенную длину рук, а за то, что при малейшей возможности подгребал к себе земли ослабевших соседей. Тогда все так делали.
