Первым делом Генрих с ловкостью профессионального шулера выкинул грязный и подлый фокус. Он издал указ, в котором первым днем своего правления назвал двадцать первое августа, то есть день, предшествовавший битве при Босуорте. Отсюда проистекало, что всякий человек, дравшийся против Генриха при Босуорте, становился государственным изменником, подлежавшим смертной казни. С несколькими лордами такая беда и приключилась, а их владения Генрих непринужденно забрал себе. Дескать, у меня целее будет.
Поскольку ни одно доброе дело не остается безнаказанным, на плаху отправился и отчим короля, тот самый лорд Стенли, который, собственно, и обеспечил Генриху победу при Босуорте. Вероятнее всего, венценосец рассудил не без резона, что мерзавец, предавший одного короля, при благоприятных для себя обстоятельствах может предать и другого. Поместья Стенли тоже отошли к королю.
Вслед за тем Генрих велел написать и широко огласить перед подданными всех сословий особый билль о прегрешениях и злодеяниях покойного Ричарда. Все, что ставилось тому в вину, было притянуто за уши и ни малейших доказательств не имело. Но историю, напомню, пишут победители, и смельчака, рискнувшего выступить в защиту памяти Ричарда, не нашлось. Новый король не обвинял его разве что в переходе улицы на красный свет, но исключительно потому, что светофоров тогда еще не было. Иначе, есть у меня подозрения, прозвучало бы и это.
Репрессии, правда, коснулись лишь некоторых вельмож. Рядовым солдатам Генрих великодушно объявил амнистию, явно опасаясь очередного народного возмущения. Не так уж прочно он пока еще сидел на троне.
Чтобы утвердиться на этом месте, король созвал парламент и потребовал признать за ним корону не только по праву завоевания, но и по праву наследования. Так цинично он и написал в послании парламенту: «…как по справедливому наследованию титула, так и согласно несомненному решению Господню, проявившемуся в том, что мне была дарована победа на поле боя над моим врагом».
Парламент был – покорнее некуда. Некоторые пэры, заседавшие в палате лордов, только что получили этот титул от Генриха, так что были крупно ему обязаны. А все остальные уже наблюдали крутой нрав нового короля и имели все основания полагать, что любой из них может быть обвинен в государственной измене. О парламентской неприкосновенности англичане тогда и не слышали, а расскажи им кто – они не поверили бы в этакий разврат. Пользуясь цирковыми терминами, вполне можно было бы написать: «Сегодня и ежедневно – на манеже король Генрих с труппой дрессированных парламентариев!»
И тем не менее даже этот, с позволения сказать, парламент не решился признать за Генрихом право наследования. Получилось бы чересчур уж вопиющее нарушение старинных законов. Все прекрасно понимали, что ни о каком справедливом наследовании титула и речи не идет. Так что парламентский акт был составлен довольно уклончиво: «…во имя богатства, процветания и безопасности нашего королевства Англии, и особенно для умиротворения подданных того же (королевства. – А. Б.), дабы избегать всякой неопределенности и сомнений, да будет предписано, установлено и принято властью этого действующего Парламента: что наследование корон королевств Англии и Франции, со всеми королевскими прерогативами и титулами к ним прилагающимися, а также всех прочих сеньорий, принадлежащих королю за морем, со всем, что к ним по зрелом размышлении следует или относится – существует, остается и пребывает в благороднейшей персоне нашего нынешнего верховного господина, короля Генриха Седьмого, и в наследниках от его плоти, законно появившихся, и так будет продолжаться Божьей милостью бессрочно, и никак иначе».
Одним словом, парламент просто констатировал факт, и не более того. Вдобавок в этом акте воцарение Генриха прямо именовалось Завоеванием – с большой буквы. Некоторые авторы считали, что таким документом парламент в меру своих сил все же выразил неудовольствие Генрихом в той форме, на которую оказался способен.
Вскоре Генрих женился на Елизавете Йоркской, родной сестре «принцев из Тауэра», явно в расчете на то, что уж в его-то детях будет королевская кровь, какой не хватало ему самому. Согласно тому же акту о незаконности рождения Елизавета признавалась столь же неполноправной королевской дочерью, как и ее братья – сыновьями. Чтобы поправить положение, Генрих протащил через парламент новое постановление, отменявшее акт о незаконном происхождении. Было объявлено, что всякий человек, у кого есть на руках копия этого документа, обязан немедленно сдать ее властям под страхом тюремного заключения. Это было выполнено столь скрупулезно, что акт до историков не дошел даже в изложении. Его главный инициатор, епископ Стиллингтон, оказался за решеткой, где вскоре и умер.
В дальнейшем Генрих устроил форменную резню членов Ланкастерского и Йоркского домов, а также представителей других знатных семей. Он методично уничтожал всех людей, в которых текла королевская кровь. Ведь это значило, они были опасными соперниками Генриха, хотя никто из них так ни разу и не предпринял ни малейших попыток завладеть престолом, подослать убийц или всыпать яд в бокал. Чаще всего все обстояло по закону. Носители королевской крови один за другим обвинялись в государственной измене и отправлялись на плаху. Хотя кое-кто из них был попросту убит в тюрьме без суда.
А вы, мои уважаемые читатели, возмущаетесь «басманным правосудием». По крайней мере, Басманный суд никого не приговаривал к смертной казни.
Для пущей надежности был казнен даже незаконный сын Ричарда, бастард Джон, не имевший ровным счетом никаких прав на престол. Различия между мужчинами и женщинами не делались. Уже позже, при Генрихе VIII, среди прочих на плаху угодила и семидесятилетняя старуха графиня Солсбери, на свое несчастье обладавшая некоторой долей королевской крови, не такой уж большой, но превышавшей капелюшечку Генриха.
Между прочим, эта старуха, нрава, должно быть, отнюдь не голубиного, оказала палачам все сопротивление, на какое только была способна. Сначала она долго бегала по узкому пространству между эшафотом и толпой зевак, так что не скоро была поймана. Ее тащили на эшафот и удерживали на плахе силой. Она отчаянно уворачивалась, так что заплечных дел мастеру удалось отрубить ей голову только с одиннадцатого удара. С характером была бабушка.
Несколько человек, правда, в этой резне уцелели, но дело завершил сын Генриха, носивший то же имя и следующий, восьмой номер. Он окончательно зачистил Англию от всех, кто мог претендовать на трон.
Генрих Седьмой, конечно, сволочь первостатейная, но резня, устроенная им и завершенная сыном, определенные позитивные результаты все же имела. Никогда больше за последующие столетия – за одним-единственным исключением – в Англии не появлялись претенденты на трон, пытавшиеся его завоевать военной силой как обладатели королевской крови. Таких персон попросту не осталось.
У трона пару раз случались, как бы это выразиться, серьезные инциденты, но уже совершенно другого плана. Двое королей впоследствии лишились престола, а один из них еще и головы, но это уже никак не было связано с деятельностью соперников-претендентов. Причины были иными.
Самое интересное, что эта резня вовсе не скрывалась. В одном школьном учебнике по истории Англии, изданном во второй половины двадцатого века, с этаким простодушным цинизмом говорится: «Тюдоры в своей внутренней политике сознательно и целенаправленно стремились избавить себя от соперников, особенно из рода Йорков, которые были еще живы к моменту коронации Генриха Седьмого. И они преуспели в этом, хотя кое-какая работа досталась и на долю Генриха Восьмого».
