– Что я вам говорил? – шепнул Катин. – Видите: распоряжаются синие мундиры.
– Ваша правда, – вздохнул принц. – Мой двоюродный дядя в обычной жизни порядочнейший человек – честный, заботливый, сочувственный чужому горю. Но когда требуют патриотические интересы, он превращается в чудовище. Прав Вольтер, сказавший, что истинный патриот становится врагом всему остальному человечеству…
– Порассуждаем о патриотизме после, – шепнул Катин. – А сейчас спрячемся.
Они забрались в самую середину островка, куда никак не могло вынести утопленников, и затаились.
Люди с лодок удовлетворились тем, что осмотрели края безобидного клочка суши, и проследовали дальше. Опустели и берега.
– Будем сидеть здесь дотемна. Средь бела дня расхаживать опасно. Вас увидят, узнают и довершат задуманное, – сказал Луций. – Когда же наступит вечер, я пересеку границу и вернусь с подмогой.
– Что ж, – беспечно потянулся Гансель, – я с детства мечтал пожить на необитаемом острове подобно Робинсону Крусоэ.
– А я счастлив быть при вас Пятницей.
Оба островитянина были молоды, рады своему чудесному спасению, день выдался погожий, а тем для оживленной беседы у них было столько, что не исчерпаешь до старости, потому время летело быстро. Правда, ужасно хотелось есть, но собеседники решили относиться к голоду философски.
В сумерках Луций связал платье в узел и, благословленный товарищем, доплыл до берега. Дорогой он решил не идти, там могли встретиться прусские разъезды. Добрался рекой до первой же деревни и похитил там лодку, оставив в возмещение принцев кошелек, – этих денег достало бы на десять подобных челнов.
Плыть на веслах против течения было трудно, но руки у молодого человека были крепкие, а охоты к движению за целый день безделья накопилось много. Несколько часов, делая короткие передышки, Катин поднимался вверх по Эльбе. Берегов он во мраке почти не видел (ночь выдалась облачная), а с первыми проблесками дня обнаружил, что находится уже в Обер-Ангальте. На пристани городка, близ которого оказалась лодка, виднелся знакомый сиреневый флаг со львом.
Луций пришвартовался, поднялся на помост и увидел, что к знамени прицеплен черный креп. Значит, герцог Ульрих-Леопольд скончался… Принцу нужно как можно скорее возвращаться в свою столицу!
Наш герой ускорил шаг, высматривая, где здесь ратуша. Городок этот они давеча проезжали, он назывался Шварцхайм и находился в пяти милях от Гартенбурга.
Траурные флаги висели и на маленькой центральной площади. В церкви шла служба. Перед входом толпились люди.
– Горе какое, – сказал Луцию пожилой горожанин, утирая слезу. – В такие годы! Мог бы жить и жить… Как люди убиваются, внутри всем даже места не хватило. Желаете – могу передать от вас грошик на поминальную свечку.
Катин и не знал, что регента в Ангальте так любили.
– Он был не так уж молод, – сказал Луций, – хотя, конечно, и не стар.
Человек воззрился на него в изумлении.
– Не так уж молод? В восемнадцать лет?
Женщина в накрахмаленном чепце всхлипнула:
– Бедненький Карл-Йоганн, такое несчастье!
Должно быть у Луция сделалось странное лицо, потому что горожанка прибавила:
– Вы, верно, еще не слыхали? Молодой принц упал с каретой в Эльбу. Потонул, сердечный…
– Разве нашли тело? – осторожно спросил Катин.
– Нет. Но принц приказал поминать покойника во всех церквах и объявил траур. Значит, дело ясное…
– Какой принц?!
– Новый. То есть старый. Который раньше был герцог. Ульрих-Леопольд. Он нынче вечером будет говорить перед народом в Гартенбурге. Многие наши пойдут, послушают.
– А… разве герцог не при смерти? Он ведь тяжело хворал!
– Здоровехонек. Вчера объезжал города и селения верхом, со свитой. Я сама его видела.
У Луция помрачилось в глазах. Только теперь он всё понял. Вот на что рассчитывали пруссаки!.. Но каков у принца дядя! О двуликий Янус!
* * *
На исходе того же длинного дня, перед закатом, наш герой стоял на площади перед гартенбургским ратгаузом и смотрел вверх, на балкон, с которого народу зачитывают важные указы. Там висели траурные знамена, стояли плечом к плечу скорбные члены Гофрата. Внизу толпились ангальтцы, все в черном. Их было несколько тысяч. Все ждали, когда выйдет новый государь.
Наконец появился Ульрих-Леопольд. Он был в трауре, с прусской орденской лентой через плечо. Строг, бледен, но бодр. За его плечом синел мундир майора фон Шеера, а в углу балкона – Катин покачнулся – возникли еще два прусских офицера: один высоченный и толстый, другой низенький, тощий.
– Славные ангальтцы! – крикнул герцог звучным, ничуть не болезненным голосом. – Я думал, что мое служение закончилось, но рок распорядился иначе! Злое ненастье прервало юную жизнь моего дорогого племянника Карла-Йоганна! Я плачу о нем вместе с вами, но не могу забывать о долге! Корабль не может оставаться без кормчего, страна не может быть без государя! Отныне я ваш князь-принц! Будем жить, как жили доселе, деля радость и горе! Всё останется по-прежнему! Ни о чем не тревожьтесь! А теперь давайте вместе поплачем о бедном утопленнике!
– Не пора ли? – шепнули сзади в ухо Луцию.
– Пожалуй. Дайте я сам сниму вам капюшон, а то вы растреплете волосы.
Катин аккуратно спустил с головы Ганселя грубый куколь плаща, одолженного у лодочника.
– Дядя, а я жив! – закричал принц, задрав голову. – Можете не плакать! Упасть с моста упал, да не потонул!
Что тут началось!
Площадь сначала загудела, ибо стоящие вдали не расслышали сказанного. Потом все заахали, завопили, в небо полетели чепцы и шляпы.
– Жив! Принц жив! Он спасся! Вон он, вон он, я его вижу! – неслось со всех сторон.
– Дорогу его высочеству, дорогу! – кричал Катин, расталкивая людей. – Скорее, ваше высочество! Нельзя терять ни секунды.
В дверях ратуши Карл-Йоганн придержал его за локоть.
– Первым поднимусь я. Не бойтесь, они не осмелятся меня тронуть.
Катин остановился и последовал за принцем на почтительном расстоянии. Гансель прав. Ему следует выйти на балкон одному.
Должно быть, уже вышел – площадь огласилась ликующим ревом, который долго не утихал. Теперь все увидели, что государь действительно жив.
Луций выглянул из-за спин свиты. Толстого и тонкого след простыл. Дядя стоял сбоку, глядел на племянника с застывшей улыбкой. Не догадывается, двоедушный негодяй, что его заговор разоблачен. Зато все трое членов Гофрата, кажется, были искренне рады. Протопресвитер держал Ганселя за руку и плакал, тряся пухлыми щеками.
– Идите по домам, добрые люди! – закричал принц, приложив ладони ко рту. – Скоро я объявлю вам с этого балкона хорошие новости!
