Центральный налог, утвержденный Гофратом и Палатой баронов, в округах не обсуждался и никакого ропота не вызвал – раньше люди платили в княжескую казну много больше. Экономия возникла из-за того, что принц взял содержание своего двора на себя, покрывая издержки доходом от собственных имений. Но повсюду нужно было прокладывать дороги и чинить мосты, строить школы и больницы, рыть колодцы, ремонтировать общественные постройки, мостить улицы – и на это без принуждения, из собственного кармана, никто тратиться не захотел. Принц ездил из одного дворянского собрания в другое, увещевал, иногда даже не мог сдержать слез. Его почтительно выслушивали, поддакивали – но в итоге всякий раз оказывалось, что никому ничего не нужно. Со школой можно повременить, за фонарями пускай ухаживают жильцы ближних домов, а старая ратуша еще хоть куда, и даже крышу на ней ремонтировать необязательно.
Первую победу, совсем маленькую, гражданская ответственность одержала на самом исходе осени, в городке Кляйнштадт, рыцари которого убедили юнкеров собрать деньги на торговую пристань, чтобы впредь переправлять местные товары по Эльбе дешевым речным путем. И то кляйнштадтцы согласились раскошелиться, лишь когда Карл-Йоганн посулил покрыть половину расходов из собственного кошелька.
И тем не менее это был триумф, который реформаторы отметили вчетвером с речами, пирожными, слезами и музицированием. Гофсекретарь Катин произнес весьма ученую речь, уподобляя принца идеальному государю из Платоновой «Политейи»; пирожные собственными ручками испекла Ангелика; слезы пролил Гансель, умиленный и речью, и пирожными; музицировала на клавикордах девица фон Вайлер.
Вечер начинался чудесно, а закончился ужасом.
Прискакали из Грюнфельда, скотоводческого крайса к востоку от столицы. Там свершилось неслыханное злодейство. На одной из тамошних мыз убили семь человек: хозяина с хозяйкой, трех детей и двух работников. «Всем отрубили головы», – дрожащим голосом сообщил гонец.
Назавтра об этом говорило всё княжество. Мнение было единым: подобное могли содеять только чужаки, изверги невиданной в здешних мирных краях породы. В церквях служили молебны, поминая убиенных и моля Господа, чтоб Он не попускал Злу вторгаться в тихий Ангальт, а меж принцем и его секретарем состоялась беседа, имевшая важные последствия.
Оба провели бессонную ночь, но Катин, в отличие от его высочества, не просто горевал по невинным жертвам, а сосредоточенно размышлял.
– У нас нет армии, и правильно – она нам не нужна, – сказал Луций, додумав мысль до конца. – От внешних недоброжелателей мы будем оберегаться дипломатией и гибкостью ума. Но есть враг иной, внутренний. Имя ему – преступление. Государство должно защищать от него своих граждан. Гансель, нам необходима полиция.
При регенте в стране были стражники, хватавшие тех, кто нарушал закон. Они же охраняли тюрьму и приводили в исполнение приговоры. Принц Карл-Йоганн эту нелюбимую народом службу сразу же упразднил, сказав, что слуги государства должны вызывать доверие и уважение, а не страх и презрение.
– Именно такою должна быть гартенляндская полиция, – говорил теперь Катин. – Чтоб, завидя полицейского, люди не пугались, а радовались: вот идет защитник и помощник всех честных людей.
– Где ж нам таких взять? – кисло спросил Гансель. От грюнфельдских убийств он совсем пал духом.
– Очень просто, – ответил Луций. – Объявить, что полицейские получат дворянство, и устроить конкурс. Нынче же разошлем по округам указ, и завтра выстроится очередь из желающих.
Принц немного просветлел.
– Отличная идея! Вы этим и займетесь, дружище. С сей минуты вы – суперинтендант гартенляндской полиции.
Немного опешив от столь неожиданного оборота событий, наш герой вздохнул, но спорить не стал. Назвался милхлингом – полезай в корб, сказал себе Луций, в голове которого русские слова от долгого неупотребления начинали вытесняться немецкими.
* * *
За неимением подчиненных новоиспеченный суперинтендант взялся за дело в одиночку. Сел на коня и поскакал в Грюнфельд, осматривать место преступления – не осталось ли каких-нибудь улик? От гонца было известно, что с того момента, как сосед обнаружил кошмарную картину, к мызе никто не приближался – все боялись. Ждали, чтобы прибыл протопресвитер и провел очищающий молебен. Посему Катин увидел побоище в нетронутом виде. Это зрелище потом не раз омрачало его ночной сон.
Все семеро, взрослые и дети, сидели на кухне в ряд, привязанные к стульям. На полу растеклось и застыло огромное багровое пятно. Стены и даже потолок тоже были сплошь в потеках. Отсеченные головы лежали почти ровно, словно во исполнение некоего страшного ритуала – каждая справа от тела, с которым разлучилась.
Начальнику еще не созданной полиции стало мутно, он зажмурился и поскорее вышел.
Убийца был один – вот единственное заключение, которое Луций вывел из увиденного. В доме осталось много кровавых следов, и все они были одинаковыми – судя по размеру, принадлежавшими мужчине высокого роста.
Ангальтцы правы, говорил себе бледный расследователь на обратном пути. Это сделал пришелец. Никто из местных такое устроить не мог, иначе чудовище уже давно как-нибудь проявило свои сатанинские наклонности.
Два последующих дня Катин посвятил набору. Как и предполагалось, перед гартенбургской ратушей собралось множество мужчин и парней. Луций проверял каждого на грамотность, здравость суждений и телесную ловкость, отдавая из сих предпочтение рослым и приятноликим. У него было рассуждение, что полицейские должны зримо являть красивость законопорядка и непременно нравиться женскому полу, от которого более всего зависит общественная симпатия.
Навербовал сорок юнкеров, по четверо для каждого крайса, и отобрал двух помощников-интендантов рыцарского звания. Молодой адвокат Шолль приглянулся ему остротой ума, а бывший вахмистр саксонской службы Вагнер опытностью.
Портные сшили красивые желтые мундиры с серебряным позументом, кузнецы выковали сабли с гартенляндским гербом, а сам Луций составил «Устав полицейской службы», начинавшийся словами: «Всякий служитель порядка обязан ежечасно помнить, что первый долг полицейского – защищать обиженных, утолять страждущих и вселять спокойствие в устрашенных».
Все это было прекрасно, но через неделю после приведения полицейских к торжественной присяге – служить стране, ее гражданам и справедливости – случилось новое злодейство, в точности подобное грюнфельдскому, только теперь на мельнице. Оттуда тоже пропали ценные вещи и деньги, а мельнику, его жене, подручному и двум детям-подросткам срубили головы.
Выходит, молебны были тщетны. Зло не покинуло Гартенлянд, оно решило здесь прижиться.
В стране воцарилось смятение. Все стали запираться на ночь, чего в этих безмятежных краях никогда не бывало. Родители не выпускали на улицу детей.
Состоялось чрезвычайное заседание Гофрата, где принц воззвал к Катину: вся надежда на вас, дорогой друг.
