Оптимистичный доклад не исправил Луцию испорченного настроения. Нужно было что-то решать, и быстро, иначе обитатели земного рая разнесут его к черту. Пронеслась и тут же была с негодованием изгнана крамольная мысль: рай возможен только под самодержавным управлением всемогущего Бога, а ежели там станет распоряжаться ассамблея райских представителей, получится чепуха.
Но часы прозвонили одиннадцать раз, и министр немного повеселел. Это было время, когда к нему приходила пить кофе Беттина после того, как позавтракает с августейшей четой.
Появилась она и сегодня, сразу после одиннадцатого удара, неизменно пунктуальная.
– Что их высочества? – рассеянно спросил Луций, когда кофешенк удалился и они остались наедине.
– Как всегда. Воркуют. Свежие, нежные, сладкие, как две вазочки воздушного крема, – сказала несентиментальная фрейляйн. – Одно из преимуществ «белого брака» состоит в том, что супруги никогда не видят друг друга неубранными, не слышат, как обожаемое существо храпит иль пускает ветры. Утром выходят из своих спален к завтраку разряженные и благоуханные, да восхищаются, какие они прекрасные.
И мы могли бы каждое утро вместе завтракать да восхищаться, подумал Катин, но вслух ничего подобного произнести, конечно, не осмелился. Два с половиной года назад, набравшись смелости, он все же сделал высокочтимой подруге предложение. Лучше было не вспоминать, как она ему ответила…
– Что, плохо? – спросила Беттина, взяв со стола скверную афишку. – В стране уже восемнадцать лагерей. Это больше десяти тысяч человек. Дело закончится большим кровопролитием. Сколько раз повторять: оттягивать решение нельзя.
– Знаю…
– Отчего же вы не поговорите с Ганселем?
– Не могу. Это будет ударом в спину, предательством. Завтра, в первый день нового года, он собирается выступать перед ассамблеей. Вся речь – о великих принципах человечности, ради которых должно нести жертвы. Боюсь, его ошикают – те самые люди, которые ему всем обязаны… Если еще и я его покину… Я единственная его опора. Я его друг.
– Вы первый министр, – строго молвила фрейляйн. – Кому вы служите – государю или государству?
– Обоим!
– Но если государю потребно одно, а государству – противоположное? Каков будет ваш выбор? Помните наш разговор о том, что плох правитель, который любит своих друзей больше, чем свою страну? То же можно сказать и о министре. Если вы любите Ганселя больше, чем страну, поступите честно: останьтесь верным другом, но тогда покиньте правительство. Иначе вы все равно получаетесь предателем – тех самых граждан, которым присягнули служить…
– Тсс! – поднял руку Луций, услышав за дверью хорошо знакомые шаги, быстрые и легкие. – Это он!
Беттина поднялась.
– Я ухожу. Иначе наговорю ему резкостей. За завтраком еле удержалась.
Она вышла в левую дверь, а в правую уже стучался принц.
– Прочитали доклад Драйханда? – весело спросил он, поздоровавшись. – Отчет укрепляет наши позиции перед ассамблеей. Профицит бюджета в миллион двести семьдесят тысяч талеров позволит нам решить проблему с содержанием гостей без ущерба для Гартенлянда. Мы можем выплачивать небольшое, но достаточное пособие каждой семье!
– Чтобы, узнав об этом, в страну хлынули новые толпы беженцев? Через месяц их будет двадцать тысяч, через три месяца – пятьдесят. Эта орда пожрет все плоды нашего Эдема, а затем его вытопчет…
Принц посерьезнел.
– Не спорю. Возможно, так и произойдет. Но разве не клялись мы друг другу пожертвовать всем ради наших прекрасных принципов, если воспонадобится?
– Прекрасные принципы существуют ради создания прекрасной жизни. Если же она не создается, значит, с принципами что-то не так. Их должно ревизовать и пересмотреть…
Катин сбился, не в силах видеть, как тускнеет лицо друга.
– Что же вы предлагаете? – тихо спросил принц.
– Беженцев, которые уже здесь, расселить из лагерей по всей стране – не лагерями, а семьями. Пособия выдавать только вдовам и сиротам, остальные пусть работают и кормят себя сами. Впредь пускать в страну только тех, кто имеет средства для самостоятельного проживания. Для этого придется учредить пограничную стражу. Думаю, больших дополнительных расходов не понадобится – прирубежные жители станут исполнять эту службу добровольно. Вот вкратце то, что я намерен завтра говорить на ассамблее в моей министерской речи.
– Вы отступаетесь от меня? – Глаза Ганселя наполнились слезами. – Вы, мой дорогой, единственный друг?
Защипало в носу и у Катина. Но уступить было нельзя.
– Что вы такое, ваше высочество?
– То есть?
– Вы – это человек по имени Карл-Йоганн или вы – государь, на плечах которого лежит бремя ответственности за страну? Я люблю обоих, но сейчас могу быть верен лишь одному из вас, ибо человек и государь находятся в разладе между собой. Если вы предпочитаете видеть меня своим другом, я немедля подам в отставку и всегда буду на стороне моего любимого Ганселя, даже если он совершает ошибки. Позвольте мне сделать сей выбор! Клянусь, это мое самое горячее желание!
– Я – это я, – ответил Гансель. – Что я буду за принц-князь Страны-Сада, если я предам человечность и человечество?
– Но вы не принц-князь человечества, вы принц-князь Гартенлянда и должны прежде всего заботиться о своих подданных. Если же идеалы вам дороже заботы о подданных, давайте предоставим гартенляндцам самим решать свои проблемы, а мы с вами уедем отсюда и где-нибудь на приволье напишем книгу о прекрасных принципах.
Принц надолго задумался. Глаза его высохли, но сделались еще печальней. Наконец Гансель заговорил необычными отрывистыми фразами:
– От проблем бегут трусы… Отставки вам я не дам. Говорите на ассамблее то, что считаете правильным… И знайте: вы всегда останетесь мне дорогим другом. А над вашими словами я буду размышлять.
Он понуро вышел. Луций заплакал, взявшись одной рукой за чело, а другую прижав к груди. У него разламывалась голова и болело сердце.
Из-за душевных терзаний он не услышал шагов и вздрогнул, когда кто-то сзади взял его за плечи.
Фрейляйн фон Вайлер мягко, но сильно развернула плачущего Катина к себе.
– Я не думала, что вы способны на такую твердость. Это меняет мое представление о вас…
– Вы подслушивали?
– Конечно. И вот что, герр Катин… – Девица платком вытерла ему глаза. – Я делаю вам предложение.
– Какое? – тупо спросил Луций.
– Не руки и сердца, ибо сердце не вместилище души, а всего лишь насос. Я предлагаю вам мою руку и мой разум. Согласны ли вы стать моим супругом до самого гроба – либо же до тех пор, пока мы друг другу интересны (в зависимости от того, что произойдет раньше)? – уточнила педантичная Беттина.
– А… а почему… почему вы отказали мне раньше и сами захотели этого сейчас? – спросил глупец Луций, вместо того чтоб сразу воскликнуть: да, да, тысячу раз да!
