Однако дальнейшее развитие событий приготовило нам еще один сюрприз: после проверки изменений всех параметров мы так и не смогли добиться успеха, что совершенно неожиданно явилось доказательством моей невиновности. Как раз в эту пору страну возглавил Брежнев. По сравнению с малограмотным свинопасом, своим предшественником, он производил впечатление гораздо более образованного человека, и его отношение к интеллигенции было совершенно другим. Мое дело было пересмотрено, и хотя в конечном счете полностью обвинения с меня не сняли, меня выпустили на свободу и даже предоставили возможность вернуться в Москву, преподавать в Московском государственном университете, что было желанной возможностью для человека, работающего в столь изолированном центре. Но я остался. Шаровая молния стала частью моей жизни, и я не мог с ней расстаться.
Теперь неприятности начались у Ниернова. Ему пришлось взять на себя ответственность за провал экспериментов, и хотя с ним обошлись гораздо мягче, чем со мной, о научной и политической карьере ему пришлось забыть. Какое-то время он продолжал мучиться со своей гипотезой «Джекилла и Хайда», но только теперь исходя из предположения, что отклонение параметров произошло в одной из трех оставшихся систем. Ниернов запустил целую серию экспериментов, значительно более масштабную, чем прежде. Как знать, сколько бы все это продолжалось, если бы не одно неожиданное событие.
Центр «3141» обладал самым большим в мире устройством моделирования молний, и параллельно с изучением шаровой молнии оно также использовалось для других проектов гражданского и военного назначения. И в ходе одного из экспериментов по проверке новой системы защиты от молний неожиданно была получена шаровая молния. На этот раз параметры резко отличались от тех, что были во время нашего первого успешного испытания. Никаких пересечений. На этот раз никаких внешних факторов вроде электромагнитного поля и микроволнового излучения. Только искусственная линейная молния.
Поэтому мы снова двинулись по этому адскому кругу, тысячекратно повторяя эксперимент с новыми параметрами. Однако результат был таким же, как и в первом раунде. Никакой шаровой молнии. Теперь не было уже и речи о том, что параметры умышленно изменял вредитель, и даже Ниернов вынужден был признать ошибочность своей теории «Джекилла и Хайда». Его перевели в захолустное отделение в Сибири, где он оставался на второстепенных административных постах до самого выхода на пенсию.
К этому времени «Проект 3141» продолжался уже пятнадцать лет. После ухода Ниернова направление экспериментальных исследований изменилось, и новые опыты стали проводиться с самыми разными параметрами. В течение следующих десяти лет нам удалось еще девять раз получить искусственную шаровую молнию. На каждый успешный эксперимент требовалось по меньшей мере семь тысяч попыток, а в некоторых случаях счет шел на десятки тысяч. И каждый раз параметры, при которых была получена шаровая молния, оказывались другими, причем во многих случаях разброс оказывался очень большим.
В середине восьмидесятых, подхлестнутый американской программой «Звездных войн», Советский Союз вложил значительные силы в разработку новых концепций высокотехнологичного оружия, в том числе в изучение шаровой молнии. Объемы работ были многократно увеличены: главной целью было исключительно за счет количества испытаний вывести закон, определяющий условия рождения шаровой молнии. За последние пять лет шаровая молния была получена шестнадцать раз, но, как и прежде, мы не смогли обнаружить никаких закономерностей ее появления.
Гемов подвел нас к платформе и посветил на нее фонариком.
– Я превратил это в мемориал. Когда меня мучат воспоминания о прошлом, я прихожу сюда и делаю на нем надпись.
Присмотревшись к бетонным ступеням, в пятне света от фонарика я разглядел множество линий, похожих на выводок ползущих змей.
– За тридцать лет экспериментов шаровая молния была получена всего тридцать семь раз. Эти линии схематически изображают основные параметры экспериментов. Вот это значение радиоактивного излучения. Эта линия обозначает напряженность внешнего электромагнитного поля…
Я внимательно всмотрелся в линии, состоящие каждая из двадцати семи точек. Они показались мне фрагментами белого шума, проникнутыми болью и судорогами умирающего живого существа. В них не было никакой закономерности.
Мы прошли следом за Гемовым к другой стороне платформы, покрытой вырезанными на бетоне надписями.
– Это люди, которые на протяжении тридцати лет жертвовали собой ради «Проекта 3141», которые погибли, работая в нечеловеческих условиях. Вот моя жена, она получила сильнейшую дозу облучения, следствием чего стало язвенное поражение наружных покровов тела, несчастная умерла в страшных мучениях. Эта же участь постигла еще многих. Вот мой сын. Он погиб во время последнего успешного испытания, в ходе которого была получена шаровая молния. Тридцать семь искусственных шаровых молний привели к гибели трех человек. Эта штука способна проникать сквозь все что угодно. Невозможно предсказать, где и когда она высвободит заключенную в ней энергию. Но мы не считали эти эксперименты чем-то опасным. Поскольку вероятность получения искусственной молнии была так мала, постепенно все забывали о мерах предосторожности. И когда шаровая молния все-таки возникала, это приводило к катастрофическим последствиям. Когда она появилась в последний раз, все те, кто находился в лаборатории, остались целы и невредимы, но молния прошла сквозь сплошную скалу и испепелила моего сына, работавшего в центре управления. Он был инженером-компьютерщиком.
Выключив фонарик, Гемов развернулся к зияющему мраку пещеры и тяжело вздохнул.
– Когда я вошел в центр управления, внешне все выглядело совершенно безмятежным: мягкое свечение ламп над головой, везде чистота и порядок. Все электронно-вычислительные машины продолжали нормально работать. Но только посреди белого антистатического коврика на полу стояли останки моего сына, сгоревшего практически дотла, похожие на спроецированную голограмму… И тогда я признал свое поражение. После тридцати лет борьбы с естественными или сверхъестественными силами я сдался. В то мгновение моя жизнь закончилась. И с тех самых пор я только существую.
* * *
Когда мы снова поднялись на поверхность, снег прекратился. На западе над неровной линией тайги виднелось заходящее солнце, окрасившее сугробы в кроваво-красный цвет. Тяжелой поступью брел я обратно к самолету, чувствуя, что моей жизни настал конец.
Вернувшись домой к Гемову, мы втроем пьянствовали всю ночь напролет. За окном яростно завывала сибирская вьюга, а в печке один за другим превращались в пепел тома «Перестройки». Вокруг меня на стенах и потолке кружились несчетные шаровые молнии, все ускоряясь и ускоряясь, словно я оказался в центре вихря белых сияющих шаров.
– Дети мои, найдите себе какое-нибудь другое занятие, – заплетающимся языком произнес Гемов. – В мире очень много всего интересного, но живем мы всего один раз. Не тратьте напрасно свою жизнь на иллюзию.
Когда я наконец заснул на полу, подложив под голову стопку книг, мне снился вечер моего четырнадцатого дня рождения, маленькая комната и гроза за окном, я сидел в полном одиночестве перед праздничным тортом со свечами. Ни отца, ни матери, ни шаровой молнии. Они исчезли из моих снов.
