– Здравствуй, папа, – тихо произнесла Линь Юнь.
– Линь Юнь, что ты натворила? – спросил генерал Линь. В его негромком голосе прозвучали глубокая скорбь и отчаяние.
– Папа, по-моему, ты очень устал. Не хочешь присесть?
Охранник притащил деревянный ящик из-под оборудования, и генерал Линь медленно опустился на него. У него действительно был изможденный вид. Быть может, впервые за всю свою долгую службу в армии он не скрывал свою усталость.
Приветливо кивнув полковнику Сюю и Динг Йи, Линь Юнь улыбнулась.
– У меня нет оружия, – повернувшись к охраннику, сказала она.
Генерал Линь махнул охраннику. Тот опустил автомат, однако палец его остался на спусковом крючке.
– Папа, я правда никак не предполагала, что макросинтез обладает такой мощностью, – сказала Линь Юнь.
– Ты оставила треть страны без защиты.
– Да, папа, – подтвердила она, потупившись.
– Линь Юнь, я не собираюсь тебя осуждать. Для этого уже слишком поздно. Это конец всего. Я думаю только о последних двух днях, о том, почему ты сделала этот шаг.
– Папа, мы пришли сюда вместе, – глядя отцу в лицо, сказала Линь Юнь.
– Да, дитя мое, – тяжело кивнув головой, сказал генерал Линь. – Мы пришли сюда вместе. Для тебя этот путь не был коротким. Возможно, все началось с той жертвы, которую принесла твоя мать.
Прищурившись, генерал уставился на отражение голубого неба и облаков в зеркале, словно стараясь заглянуть в прошлое.
– Да, я помню ту ночь. Это был праздник середины осени. Суббота. Из всех малышей в детском саду для детей военных я осталась одна. Я сидела на стульчике во дворе, сжимая в руке пряник, которым меня угостила воспитательница, но смотрела я не на него, а на калитку. «Бедняжка Юньюнь, твой папа на службе и не сможет забрать тебя сегодня, – сказала воспитательница. – Тебе придется остаться на ночь в садике». «Папа никогда не забирает меня из садика, – ответила я. – Меня забирает мама». «Твоя мама умерла, – сказала воспитательница. – Она отдала свою жизнь за родину. Больше она никогда не заберет тебя из садика, Юньюнь!» Я уже знала страшную правду, но теперь надежда, которую я лелеяла на протяжении целого месяца, окончательно умерла. Все это время входная калитка садика являлась мне во сне и наяву. Разница заключалась лишь в том, что во сне мама всегда входила в калитку, но, когда я не спала, калитка оставалась закрытой… Та субботняя ночь стала переломным моментом в моей жизни. Мое одиночество моментально превратилось в ненависть, в ненависть к тем, кто отнял у мамы жизнь и вынудил папу оставлять меня одну в садике даже в день праздника.
– Я приехал к тебе неделю спустя, – сказал генерал Линь. – Ты не выпускала из рук спичечный коробок с двумя пчелами. Воспитательницы боялись, что пчелы тебя ужалят, и пытались отобрать у тебя коробок, но ты плакала и кричала и не отдавала его им. Твоя ярость их испугала.
– Я сказала тебе, что хочу выдрессировать этих пчел так, чтобы они жалили врага, как они жалили маму, – сказала Линь Юнь. – Я даже с гордостью изложила тебе свои соображения насчет того, как убивать врагов. Помню, я сказала, что свиньи любят есть, поэтому нужно выпустить много-премного свиней туда, где живут враги, чтобы свиньи съели все продовольствие и враги умерли от голода. Еще я придумала с помощью маленького громкоговорителя, установленного рядом с домами врагов, по ночам издавать жуткие звуки, чтобы пугать их до смерти… Мне постоянно приходили в голову такие идеи. Для меня это стало увлекательной игрой, бесконечно веселившей меня.
– Я был встревожен, видя такое в своей дочери.
– Да, папа. Однажды, когда я закончила свой рассказ об очередном способе убить врага, ты какое-то время молча смотрел на меня, затем достал из бумажника две фотографии. Совершенно одинаковых, но только у одной был опален угол, а на другой были бурые пятна, которые, как я узнала впоследствии, были кровью. На фотографиях была семья из трех человек, оба родителя военные, но форма у них была не такая, как у тебя, папа, и у них были погоны, которых у тебя тогда еще не было
[24]. Девочка была примерно одних лет со мной, хорошенькая, с розовыми щечками, похожими на дорогой фарфор. Выросшая на севере, я никогда не видела такую кожу. Длинные черные волосы ниспадали до пояса. Девочка была такая красивая. И мама у нее тоже была привлекательная, а отец был такой красивый, что я прониклась завистью ко всей семье. Но ты объяснил, что это вражеские солдаты, они были убиты огнем нашей артиллерии, а эти фотографии забрали с их трупов. И теперь у хорошенькой девочки с фотографии больше нет ни мамы, ни папы.
– Я также сказал, что враги, убившие твою маму, не были плохими людьми, – сказал генерал Линь. – Они поступили так, потому что были солдатами и до конца выполнили свой долг. И твой отец тоже солдат и должен выполнять свой долг и убивать врагов на поле боя.
– Я все помню, папа. Конечно, я все помню. Ты должен понять, что это были восьмидесятые годы. В то время то, чему ты меня учил, было еще непривычным и странным. Если бы правда всплыла, это положило бы конец твоей военной карьере. Ты хотел вырвать у меня из души семена ненависти до того, как они прорастут. Ты показал мне, как сильно меня любишь, и я до сих пор признательна тебе за это.
– Но это не помогло, – вздохнул генерал Линь.
– Не помогло. В то время мне просто было любопытно, что же это такое – долг, который заставляет солдат убивать друг друга, но не испытывать ненависти к своим противникам. Однако для меня все было по-другому. Я по-прежнему хотела, чтобы пчелы до смерти изжалили врагов.
– Мне было больно слушать тебя. Ненависть, рожденная одиночеством ребенка, потерявшего мать, быстро не проходит. И рассеять эту ненависть способна одна только материнская любовь.
– Ты это понимал. Появилась женщина, которая часто приходила к нам и была со мной ласкова. Мы с ней подружились. Но по какой-то причине она не стала мне новой мамой.
– Линь Юнь, – снова вздохнул генерал, – мне следовало обращать на тебя больше внимания.
– Позднее я постепенно привыкла жить без мамы, и со временем наивная ненависть в моем сердце угасла. Однако мне по-прежнему очень нравилось фантазировать, и я росла в окружении самого разного вымышленного оружия. Но лишь в то лето оружие стало частью моей жизни. Я окончила второй класс. Тебе предстояло отправиться на юг, разворачивать базу морской пехоты. Увидев, как я расстроилась, ты взял меня с собой. Место было уединенное, и, лишенная общества других детей, я играла с твоими товарищами по службе, по большей части молодыми офицерами, не имеющими детей. Вместо игрушек они дарили мне стреляные гильзы. Самые разные. Я мастерила из них свистульки. Однажды у меня на глазах солдат извлек из магазина патрон, и я потянулась к нему. «Детям с этим играть нельзя, – остановил меня солдат. – Детям можно играть только с обезглавленными». «Так оторви ему голову и дай его мне!» – сказала я. «Тогда это будет просто гильза, каких у тебя много. Я принесу тебе еще». «Нет! – упрямо сказала я. – Я хочу вот эту, с оторванной головой!»
