— Говори, говори, — отец отпил вина. Еще две чаши, и его внимание рассеется.
— Я побывал на мина-базаре…
— О, прекрасное развлечение! Думаю, надо устраивать такое почаще. Не раз в год, а каждый месяц. Женщинам это нравится. Как ты думаешь?
— Если базар нравится женщинам, тогда да, надо устраивать чаще.
— Что ж, я это обдумаю. — Внимание отца отвлек раб, растиравший ему шею. — Нет, не так, здесь, болван… Вот так… А-ах…
— Я становлюсь старше, скоро наступит время, когда надо будет подумать о женитьбе…
Отец насторожился.
— Мое счастье и выбор невесты — в твоих руках, и я приму любое твое решение, которое, не сомневаюсь, окажется благодатным и для меня, и для империи… На мина-базаре я встретил девушку, и она показалась мне прекрасной. Девушка продавала серебряные украшения. Возможно, ты тоже ее видел. Родом она из очень достойной семьи. Ее дедушка — Гияз Бек, твой итимад-уд-даула. — Я сделал короткую паузу, пытаясь определить, какое впечатление произвели мои слова. Отец промолчал. — Тетушка ее — Мехрун-Нисса, дочь Гияз Бека. Она жена…
— Ее муж мне известен, — перебил он меня и забарабанил пальцами. — Я видел девушку. Арджуманд… Да, миленькая.
— Она прекрасна! — осмелился я поправить самого падишаха. — Мое сердце переполняет чувство к ней. — Я задержал дыхание, но не смог сдержать языка: — Я люблю ее!
— Так скоро? Видел ее считаные мгновения и уже говоришь, что любишь!
В голосе отца слышался отголосок зависти. Когда ему было столько же лет, сколько мне, он жил в тени Великого Акбара. Его надежды, его мечты — все было подчинено желаниям моего деда. О любви и заикнуться было нельзя. Акбар не позволял сыновьям ничего. Отца женили потому, что Акбар стремился к альянсу с раджпутанцами
[31]. Полюби мой отец другую женщину, ему пришлось бы утаивать любовь из страха перед своим отцом.
Как бы то ни было, юношеские переживания отца, печальный опыт, полученный им, могли помочь мне. Возможно, он захочет подарить мне то, чего сам был лишен. И то, как нежно его пальцы держали теперь мою руку, обнадеживало.
Я замер, всматриваясь в лицо отца, пытаясь угадать его решение. В покоях повисла тишина. В солнечном луче, падающем на серебряный сундук в углу, плясали пылинки. Отец смотрел на меня с любопытством, как смотрят обычно на незнакомых людей. В его взгляде читалось сочувствие — во всяком случае, мне хотелось верить в это. Он должен понять мою тоску, мою боль, поскольку и сам, должно быть, испытывал схожие чувства по отношению к Мехрун-Ниссе… Они познакомились, когда Гияз Бек поступил на службу к Акбару. Возможно, тогда-то он и полюбил ее, но не признался в этом своему отцу. Сам отец, разумеется, не обсуждал со мной столь сокровенные материи — об этом я узнал от одной из его наложниц. Каково это — пожертвовать любовью? Неужели отец допустит, чтобы подобное повторилось со мной?
— Твой дед Акбар, — мягко начал он, словно прочтя мои мысли, — часто говорил со мной о долге… Наш удел — править. Бог избрал именно нас для этой цели… Мы не дакойты, готовые на все, чтобы захватить власть. Мы — потомки Чингисхана и Тимура, и империя, созданная нами, обрела могущество только благодаря самоотречению правителей. Принц обязан считаться с интересами империи, и он должен принимать только те решения, которые будут способствовать ее процветанию. Если принц будет думать в первую очередь о себе и только потом о своей стране, он потеряет ее. Тебе надо почитать «Артхашастру» Каутильи
[32]. Этот индус хорошо написал об обязанностях принца… Что бы я ни делал, сын мой, я прежде всего думаю о том, будет ли это благоприятно для нашей страны, какие последствия для империи будет иметь тот или иной шаг. Когда ты взойдешь на престол, ты будешь думать так же. Поэтому на вопрос об этой девушке, Арджуманд, я вынужден ответить тебе не как любящий отец… Я вынужден взвесить все с точки зрения правителя, взирающего на наследного принца. Наши жизни, сын мой, не принадлежат нам. Может ли женитьба на Арджуманд способствовать укреплению империю? Поразмысли об этом!
Мое сердце упало. В полном отчаянии, уже ни на что не надеясь, я быстро произнес:
— Этот брак сделает меня счастливым.
— Ах ты, бадмаш, да ты меня не слушал! — Отец легонько шлепнул меня. — Сделает тебя счастливым! Я же сказал: наша жизнь нам не принадлежит. Это крестьянин может сказать: «Сделаю так», и делает. Но если Шах-Джахан говорит: «Я поступаю так потому, что это сделает меня счастливым», его поступок не может не оказать влияния на будущее нашей страны. Что принесет нам эта Арджуманд? Богатство? Власть? Выгодный альянс? Расширение границ империи? Поможет ли женитьба на ней превратить неприятеля в союзника? Если на эти вопросы у тебя найдется положительный ответ, то да, ты получишь согласие на брак.
Глаза отца, хотя и были по-прежнему добрые, властно блеснули.
— Ты и так знаешь ответ на все эти вопросы… — потерянно сказал я.
— Тогда дело решено. — Отец обнял меня; в его дыхании чувствовался запах вина. — Заключив брак в интересах империи, бери ее второй женой, если не разлюбишь к тому времени. Ты молод, забудешь еще о своей страсти.
— Но я хочу, чтобы она была первой и единственной женой, — начал я. — И я не стану…
Брови отца сдвинулись:
— В моем присутствии подобный тон не допустим, сын! Ты обязан повиноваться мне. Хочешь любви? Наслаждайся телами женщин. Их множество к твоим услугам. Выбирай любых, и перестань думать об этой девчонке! Теперь ступай, я устал.
— Отец, умоляю…
— Иди.
Я увидел, что он начинает выходить из себя.
Уже на пороге отец окликнул меня:
— Я выбрал для тебя жену, Хуррам…
Выбрал? Я не счел нужным задержаться, чтобы узнать, на ком он остановил свой выбор.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тадж-Махал
1043/1633 год
Мурти страдал от горького разочарования. Он смотрел на жену, чье лицо было освещено тусклым светом лампы. Маленькая глиняная коптилка, наполненная маслом; опущенный в масло фитиль из скрученных нитей еле выступал над краем… Мурти вздохнул, от чего огонек затрепетал и по стенам заплясали тени. Сита вся блестела от пота, старенькое сари обтягивало ее хрупкое тело так, будто она окунулась в реку. Рядом с ней сидела на корточках жена соседа, Лакшми, держа на руках новорожденного младенца. Ребенок и Сита спали. Мурти тихонько вышел и присел у входа.
Ему так хотелось сына… Каждый день на заре он молился о том, чтобы ребенок был мужского пола. До Гопи у него были еще сыновья: один умер при рождении, второй едва дотянул до восьми месяцев.
