За властителем следовали два человека: один нес лук и колчан со стрелами, другой — книгу. Мальчик-абиссинец нес чернильницу и перо: Джахангира отличала страстная любознательность, и он требовал от подданных фиксировать каждое впечатление, каждую свою мысль.
Мой скромный прилавок располагался в стороне от входа, в тени дерева ниим
[14]. Палатка тетушки, Мехрун-Ниссы, была у фонтана, на самом видном месте. Я перекладывала свои украшения и так и этак, но тщетно: никакими усилиями невозможно было придать этой жалкой кучке хоть сколько-нибудь привлекательный вид. Серебряные побрякушки одиноко лежали на синем коврике.
— Кто такое купит, Иса?
— Какой-то очень удачливый человек, агачи. Я это чувствую.
— Надо быть глупцом, чтобы купить такое… Любой прилавок на этом базаре принесет ему больше удачи…
Вельможи свободно прохаживались вдоль прилавков, теперь они уже не следовали за властителем. В присутствии незнакомцев я немного смущалась, ведь на мне не было покрывала, и все же я чувствовала себя счастливой: ведь я давно мечтала сюда попасть!
Всего одна ночь, как это мало… В своих мечтаниях я воспаряла очень высоко, но в то же время помнила, что… к лапке привязана веревка.
Мои фантазии прервал дедушка.
— А ты хорошо спряталась, Арджуманд.
— Такое уж место мне дали. Я здесь, наверное, младше всех…
Он рассмеялся:
— Зато красивее многих!
Мой дедушка всегда так говорил, и я любила его. Он был спокойный и добрый, никогда не ругал меня; и он, насколько я понимала, был хорош собой: высокого роста, изящный, глаза цвета вечернего неба, как у меня.
— Ты купишь что-нибудь? Ну, пожалуйста! Больше ведь никто ничего не купит, — взмолилась я.
— Нет, повезти должно другому мужчине. Просто еще не время, моя дорогая. — Потом он прошептал: — Но если все они окажутся глупцами, обещаю, я вернусь и куплю твое добро. Назначишь мне хорошую цену, договорились?
— Я видела тебя с падишахом…
— Да. Он снизошел к моей ничтожной персоне…
— Так о чем же вы разговаривали? Он возьмет тебя на службу?
— Потом скажу.
С заговорщицким видом ущипнув меня за щеку, дед ушел. Другие мужчины, посматривая в мою сторону, перешептывались и пересмеивались, но подойти ни один не решился. Мои соседки, подобно торговкам на придорожных базарах, кокетничали, подзывая их к прилавкам, но я так не могла. Вместо этого я наблюдала за тем, что происходит. От моего взгляда не ускользнуло, как Джахангир задержался у прилавка Мехрун-Ниссы, выбрал какую-то безделицу, потом шепнул что-то тетушке и двинулся дальше. Она казалась совершенно счастливой, но вскоре переключилась на других покупателей.
В этот момент я почувствовала на себе чей-то взгляд. Взгляд был настойчивый, звал обернуться. Я едва ли не физически ощущала его прикосновение. Внезапно меня охватила слабость, борясь с ней, я повернула голову и увидела принца Шах-Джахана.
Он стоял у палатки в соседнем ряду. В палатке мерцала свеча, в неровном свете которой поблескивали грустные угольно-черные глаза. Прочитав в них волнение робкого мальчика, я поняла, что причина этого волнения… я сама… Так вот что означает приснившийся мне гром… И алая искра… Это не кровь, не шелк, а пунцовый тюрбан наследного принца! Там, во сне, я, кажется, протянула руку, чтобы коснуться незнакомца, и он потянулся ко мне — как к другу, как к единственной, кто может разделить его одинокое существование… А наяву, что будет наяву?
Шах-Джахан пошевелился и исчез из поля зрения. Настала моя очередь испугаться — внезапно я лишилась надежды, о которой миг назад и подозревать не могла. Растерянно озираясь по сторонам, я всматривалась в узкие проходы, заполненные вельможами и смеющимися женщинами. Мысленно я осыпала их проклятиями и больше всего желала, чтобы они сейчас же исчезли с лица земли. А потом я увидела, как принц, запыхавшись, локтями пробивает себе дорогу.
Мое сердце забилось ровнее, и я начала погружаться в свое нежное, теплое сновидение.
ШАХ-ДЖАХАН
Я — принц Шах-Джахан, уже не мальчик по имени Хуррам, но Владыка мира и наследник падишаха Джахангира. И хотя мне пока пятнадцать, сегодня я почувствовал себя взрослым: отец позвал меня посетить мина-базар. В предвкушении этого события я трепетал от волнения: приглашение отца говорило о том, что я окончательно выбран наследником необъятной империи, братьям придется посторониться.
Получить власть и крепко держать ее в своих руках — чего еще может жаждать юный принц? Но в ночь накануне базара я предчувствовал, что меня ждут еще неожиданности…
Мина-базары были учреждены моим прадедом, Хумаюном. Счастливая идея: повинуясь указу правителя, женщины отныне могли появляться с открытыми лицами перед достойнейшими из мужчин. Шелковые вуали, оставлявшие открытыми лишь глаза, разрешалось сбросить — но всего на один вечер. Замкнутый мирок гаремов приоткрывался на короткие часы, но и этого хватало, чтобы насладиться.
Воздух с утра был тих и неподвижен, но по мере приближения заветного события мне казалось, что по дворцу проносятся вихри. В саду слуги возводили прилавки, а женщины тем временем (я мог это предположить) отбирали товары на продажу. Рассказывали, что они препираются, как настоящие торговки на уличном чоке, и что будто бы, если повезет, вместе с товаром можно приобрести благосклонность какой-нибудь красавицы. Кое-кто из моих друзей многозначительно вздыхал при воспоминаниях о бурной ночи после мина-базара… Я и сам был не так уж неопытен в этих делах. Мне уже приходилось возлежать с молоденькими рабынями, а иногда, забавы ради, мы с друзьями ходили к танцовщицам и платили за их услуги, совсем не связанные с танцами. Однако мне хватало ума понимать, что, в силу своего положения, от женщин я могу ожидать лишь плотских утех. О да, они нашептывали мне много приятных слов, но все это ради богатства и милостей. Поэты воспевали любовь как странный недуг, способный привести к смерти; я же не знал этого чувства, для меня любовь была зыбким миражом, иллюзией, манящей в пустыне желаний.
Пока меня омывали и одевали, я улыбался в предвкушении, и, видя это, девушки-рабыни подшучивали: сегодня вечером я встречу свою принцессу, конечно; астролог предсказал, что принца ждет удача, он полюбит и обретет вечное счастье! Я смеялся и не верил им. И все же, отчего я был так взволнован? Может, от мысли о том, что рассмотрю лица женщин, чьи голоса слышал, но ни разу не взглянул на них прямо?
Восхитительная игра — сопоставлять знакомый голос, руки и глаза с открывшимся незнакомым лицом. Чего еще я мог ожидать — ночи наслаждения, двух ночей, может быть, недели или даже месяца утех? Такая перспектива представлялась мне довольно скучной: чтобы удовлетворить желание, я мог выбрать любую девушку в этих покоях. Но… в воздухе что-то проносилось, он потрескивал, как перед грозой. Был ли то трепет предчувствия?
