– Погорячился, – согласился Игнатов. – Но давай отличать «звезду» от человека с хорошими навыками самопрезентации. Матусевич – из вторых. У него завались природного обаяния, глупо отрицать. Но его приятели…
Он замялся.
– Нет уж, давай, руби правду-матку. – Бабкин всыпал в кофе четыре ложки сахара. – Что с приятелями? Кстати, кто входил в ближний круг? Я толком не разобрался.
– А черт их знает! Матусевич разводил вокруг этого идиотскую таинственность. Я точно знаю, что Лобана и Сенцову он выделял из всех остальных. Хочешь понять, кто такой Матусевич? Посмотри на этих двоих. Сенцова психованная. Борис – выродок.
– Ого!
Игнатов протестующе вскинул руки:
– Слушай, я не собираюсь лицемерить только потому, что эти двое уже на том свете. У Лобана на лице все было написано. Люба хотя бы притягательная, для тех, кто любит типаж черной вдовы. Вся из себя такой гот-гот… но дело, конечно, не в шмотках. У нее харизмы было выше крыши, как и у Матусевича, в этом они похожи. А Лобан просто тупая злобная свинья. Он поступил по блату, его папаша был какой-то важной шишкой в городской администрации, а потом проворовался и сел. Но Боренька к этому времени уже был пристроен в институт и как-то ухитрялся учиться, хотя мозгов у него не больше, чем у булыжника. Письменные работы он списывал у Матусевича. Как ему удавалось сдавать устные, для меня загадка.
– Чем он тебе насолил?
Игнатов отхлебнул кофе и недобро скривился.
– Благодаря Лобану я вспомнил, как меня травили в школе. Не ожидал столкнуться с этим в институте. Ты не замечал, как легко всплывает всякая мерзость, которую вроде бы прочно похоронил в памяти? Без Лобана я был нормальный студент, а рядом с ним – урод и жирдяй. И слабак, потому что боялся ему врезать. Сейчас бы тоже боялся.
– Сейчас ты не похож на жирдяя и слабака, – заметил Бабкин.
В столовую вошли несколько преподавателей. Игнатов извинился, подошел к ним, недолго поговорил и вернулся к Сергею.
– Сказал, что ты мой старый друг, – объяснил он. Слово «старый» Бабкину не понравилось. – Ты по-прежнему не понимаешь, что такое Боря Лобан. И я не понимаю. Но чтобы догадываться, что в омуте с гнилыми корягами потонешь, как слепой щенок, не обязательно там купаться. Боря был психованнее, чем Сенцова. Я подозревал, что в один прекрасный день он явится в институт и перестреляет толпу народа. Все, кто сталкивался с ним ближе, это чувствовали. Кстати, единственным, кто за меня однажды заступился, был как раз Никита Сафонов.
– Я слышал, Сафонов водил дружбу с этими товарищами, – удивился Сергей.
– Не знаю, водил или не водил… Он играл в спектаклях Матусевича. Актер из него был так себе, особенно на фоне Любки. Однажды нам поставили сдвоенную пару, для обеих групп. Пришли, занимаем места. Лобан сел позади меня и линейкой по плечу – хлоп! Хлоп! – типа погоняет. Давай, говорит, И-го-гошин, поехали! Имитирует, значит, конское ржание. А Сафонов возился в рюкзаке и в нашу сторону даже не смотрел. Вдруг как швырнет в Лобана какой-то фигней, монеткой, может, я не разглядел. Попал точно в лоб. Боря даже пискнуть не успел. Сафонов на него орет, а я понимаю, что он мои мысли озвучивает. «Достал уже своим дебильным юмором, Лобан! В задницу себе засунь свою линейку! Имбецил». И швыряет в него свои вещи из рюкзака. Грохот, все на нас уставились…
– А что Борис? – с неподдельным интересом спросил Бабкин.
– У него отвисла челюсть, как у Щелкунчика, перед которым положили кокос. Я Сафонова никогда таким не видел, уверен, и Лобан тоже. Боря огрызнулся для порядка, но притих и как-то сразу слился. Пару дней я подбирал слова, чтобы сказать спасибо. Собрался с духом, подошел, а Никита даже не понял, о чем речь. А может, понял, но не хотел ставить меня в неудобное положение. В общем, я ему до сих пор благодарен. Лобан с того дня делал вид, что меня не существует. Но их тусовка очень быстро распалась. Может, ему просто стало не до меня.
– А почему распалась?
– Поссорились, наверное. Точно не скажу. После Нового года я их вместе не видел, они стали держаться как-то поодаль друг от друга.
Сергей задумчиво постучал ручкой по своему блокноту. Он больше верил своему собеседнику, а не тем двоим, что расписывали достоинства Матусевича и его приятелей, но допускал, что сказывается профдеформация.
– Матусевич какую-то беременную девушку подвозил, – вспомнил он.
Игнатов пожал плечами.
– Может, и подвозил. Даже наверняка. Репутацию хорошего парня не заиметь на ровном месте, ее нужно чем-то поддерживать.
«Зависть в тебе говорит, – решил Бабкин, – нормальная такая зависть. С кем бы еще мне обсудить этих четверых…»
– Слушай, мне пора. – Игнатов поднялся. – Рад был познакомиться.
– Спасибо, Олег. Ты очень помог.
Не доходя до двери, Игнатов щелкнул пальцами и вернулся к столику.
– Вспомнил кое-что. С нами учился такой Шубин, Шубин Илья. До меня доносились слухи о какой-то нехорошей истории, которая вышла у них с Матусевичем. Никто прямо ни о чем не говорил, Шубин меньше всех. Может, восемь лет спустя стал поразговорчивее. Его сестра учится у нас, я могу узнать номер телефона.
6
Илюшину удалось, после долгих споров, убедить сестру Сафонова обратиться в полицию. Бедную женщину одинаково пугали и возможные нешуточные проблемы брата, и то, что следователь узнает, как Никита пользовался чужой недвижимостью. «Не полагайтесь только на нас, – прямо сказал Макар. – Чем больше людей задействовано в его поисках, тем лучше».
Вместе с Сергеем Бабкиным они опросили коллег Сафонова (бывших), его девушку (бывшую) и даже квартирную хозяйку (тоже бывшую). В нынешней жизни у него, похоже, не осталось никого, кроме сестры. Ее муж относился к Никите прохладно, как любой тяжело и много работающий человек к бездельнику. Однако бездельником Сафонов не был.
– Не знаю, почему он сунулся к нам. – Директор агентства, из которого уволился Никита, пожала плечами. – У нас люди хваткие, без этого никак. Некоторые по десять квартир в день ухитряются показать.
«Видали мы ваших хватких людей, – подумал Бабкин, – вместо просторной трешки в пределах Третьего кольца привезут в хрущевку на окраине Мытищ и удивляются: что не так?».
– У нас есть разные люди, – сказала директор и со значением посмотрела на Бабкина. – Но риелтор без напористости может работать только в высшем сегменте. Там клиентура другая, ну, вы понимаете…
– Понимаем, – заверил Илюшин. – А Сафонов таким не был?
– Ему не хватало упрямства. Клиентов дожимать не умел. Мягкотелый парень, хоть и старательный. Долго пытался у нас продержаться! Риелторы живут на проценте, а откуда взяться проценту, если клиент не идет. Жилье нужно уметь показать с выгодной стороны. Сафонов будто нарочно себе вредил. То расскажет про шумную вентиляцию в магазине под окнами, то напомнит про трамвайную линию. Другой бы на его месте втюхал квартирку и десять тысяч сверху набросил: остановка в двух шагах! Транспортная доступность! А он как дурачок, ей-богу. У нас без хватки нельзя, – снова повторила она.
