Макар недоверчиво покачал головой:
– Проделать это с вами было самонадеянно.
Шубин кивнул.
– Невозможно спутать переполненное помещение с пустым. Звук распространяется по-другому. И запахи… Там воняло краской, но не людьми. Пот, заношенные свитера и пальто после химчистки, носки, одеколоны, жвачки, кожаные сумки, прокуренные волосы, руки, которые вымыли с мылом после туалета, – пахнет все. Я молчу о девушках во время менструации.
Бабкин покраснел.
– Человека с собакой чувствуешь за три метра. Если собака мокрая, за восемь. – Шубин взмахнул рукой, привлекая внимание официанта, и попросил десерт. – Я направился в аудиторию (в которой никого не было, естественно) и услышал, как за моей спиной они чем-то перегораживают коридор. Я оказался заперт в подобии тоннеля без окон. На это они и рассчитывали: у меня не было возможности позвать на помощь.
– А как же телефон? – спросил Бабкин. – Вы ведь могли позвонить?
– Они это предусмотрели. Поставили глушилку. Я пробовал – связи не было.
Бабкин озадаченно крякнул.
– Как-то все это выходит за пределы безобидного розыгрыша, – сказал Макар.
– Никто и не обещал: «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость». Кстати, вам известно, как эта фраза звучит в оригинале у Джоан Роулинг?
– Нет.
Бабкин, который «Гарри Поттера» не читал, промолчал.
– «I solemnly swear that I’m up to no good» – «не замышляю ничего хорошего». Матусевич с его компанией не готовили для меня милых приколов. Планировалась шутка с порцией унижения, или унижение, которое можно выдать за шутку. Они перегородили коридор и заперли меня в каменной кишке без туалета, воды и еды.
– Сколько же они планировали вас продержать?
– Пока я не запрошу пощады, – безмятежно отозвался Шубин.
– Долго вы терпели? – спросил Сергей. Он не мог поверить, что взрослым остолопам могла взбрести в голову мысль издеваться над инвалидом.
Шубин рассмеялся, и Бабкин внезапно понял.
– Ничего вы у них не просили… – медленно сказал он.
– Ну, я немножко схитрил. – Шубин кивнул официанту, который поставил перед ним яблочный пирог, и принялся поедать десерт с явным удовольствием. – Во-первых, у меня была с собой вода. Целый литр. На литре я мог продержаться сутки, но сомневался, что у них хватит запала не отпустить меня на ночь. Во-вторых, будь Матусевич наблюдательнее, он бы заметил, что я никогда не появляюсь в столовой. Одно из самых жутких мест в институте! До сих пор иногда снится в кошмарах. Столики перемещаются с места на место, невозможно запомнить их расположение, люди ходят быстро и хаотично, два раза меня обливали то соком, то супом… Нет, это все… – он сделал жест, как будто срезал шляпку грибу, – недружественное. Приходилось брать еду из дома. Мне не нравилось готовить себе по утрам. Но не помню, чтобы я когда-то так радовался размякшему сэндвичу, как в тот день. В-третьих, плеер. «Продиджи», «Кристал метод»! Я рассчитывал, что батареи хватит часа на четыре. Однако плеер мне не пригодился. Разговоры Матусевича и прочих оказались очень интересными. Сначала они переговаривались шепотом, думая, что их не слышно. Смешные! Потом начали терять терпение. И вот тогда-то это стало по-настоящему захватывающим. И жутким.
– Почему жутким? – спросил Макар, когда Шубин замолчал.
Тот потер нос.
– Они очень быстро озверели. Вожаком был Матусевич – кто же еще! Он психовал. Я подкрался к стенке, за которой они сидели, и стал прислушиваться. В какой-то момент мне показалось, что он вот-вот начнет их избивать, хотя для этого у него имелся Лобан.
– Избивать за что? – вмешался Сергей.
– Они собирались уйти. Им все надоело. Мы просидели там часов шесть, может, больше… Идейный из них был только Матусевич, остальные сначала развлекались, а потом пытались убедить себя, что развлекаются. Кому точно не было весело, так это Сафонову. В итоге из-за него меня и выпустили. Не будь там Никиты… – он задумался. – Скажу вам начистоту: я и тогда был уверен, что они убили бы меня, и уверен в этом сейчас.
– Да бросьте! – не удержался Бабкин. Макар выразительно посмотрел на него.
Шубин не обиделся.
– Видеть я перестал с четырех лет, когда переболел менингитом. Родители работали допоздна, дома мне надоедало сидеть, и я шел гулять. Каково четырехлетнему ребенку без зрения на улице? А? Тросточка у меня была детская, маленькая. Один раз ее выхватил какой-то алкаш – я чувствовал вонь перегара, – и выкинул в мусорный бак. Потом я уронил ее в канаву и не смог вытащить.
– Сочувствую…
Шубин нетерпеливо мотнул головой.
– Я рассказываю вам это все не для того, чтобы вы посочувствовали малолетнему идиотику. Поймите: у меня чутье на опасность. Вокруг Матусевича создавалось какое-то поле коллективного психоза. Это происходило… на моих глазах, сказал бы я, если б мог видеть. Как быстрое заражение. А Артему хотелось меня прикончить. От него пахло смертью. Лобан избил Клима, когда тот попытался уйти, я слышал крики и звуки ударов…
– Постойте! – встрепенулся Илюшин.
– Что такое?
– Вы назвали имя – Клим… Кто это? – Макар обернулся к Бабкину. – Он есть в твоих записях?
– Ни разу не встречается.
– А, это Василий Клименко, – сказал Шубин. – Еще один из компании Матусевича.
– Странно, что мы о нем раньше не слышали.
– Он был у них на побегушках. Ничем не выделялся. Я даже голос его толком не мог запомнить.
«Василий Клименко», – записал Сергей. Так их было шестеро, а не пятеро… Какая-то мысль забрезжила на краю сознания.
– Сафонов меня спас, – просто сказал Шубин. – Он напирал на то, что я сижу слишком тихо, что я мог уже умереть… Ему каким-то образом удалось развеять морок. Наверное, Эмиль и Сенцова были слишком поражены расправой над Климом.
– Значит, они вас выпустили?
– Ну да. Я просто взял свой рюкзак и ушел.
– Вы жаловались на них? – спросил Бабкин.
– Боже упаси! Зачем? Мне не хотелось быть жертвой, а тот, кто жалуется, жертва по умолчанию.
2
Едва они вышли из ресторана, Макар встал как вкопанный и с силой ткнул в Бабкина пальцем.
– Нам нужно узнать, где сейчас Василий Клименко.
– Если он вообще жив, – буркнул Сергей и потер ключицу.
– Жив. Был бы мертв, его фотография висела бы на стене в подвале. Пойдем скорее! – Макар поежился на осеннем ветру в своем пижонском пальто. – Ты далеко припарковался?
– За два километра отсюда, – со скрытым злорадством сообщил Бабкин, застегивая молнию теплой канадской куртки.
– То четверо, то пятеро, то шестеро, – задумчиво говорил Илюшин по дороге домой. – Здесь что-то не так.
