– На чьих похоронах?
– …снег падал, много снега. Больше ничего не помню. Нет, вру: лица их помню. Я после этого и удрал как заяц. Страшно. Вам не понять.
– Кого вы хоронили, Василий?
Клименко вдруг засмеялся – этот злорадный смех Илюшин уже слышал, когда нашел Василия в первом отеле. Вот и подошла к концу наша изысканная беседа, подумал он и оказался прав.
– Пошли вон, – криво ухмыляясь, сказал Клименко. – Все. Сеанс окончен, зрители расходятся.
Бабкин бросил вопросительный взгляд на Илюшина. Тот едва заметно качнул головой: бесполезно, мы больше ничего от него не добьемся.
– В последний раз спрошу… – Макар обернулся к нему в дверях. – Чьи это были похороны?
– Проваливайте!.. – Василий, уже не глядя на него, помахал рукой, будто выметал мусор. Он снова сел на корточки перед чемоданом и принялся складывать вещи.
2
Выйдя на улицу, они протиснулись мимо машин, припаркованных на тротуаре, и под истеричное моргание аптечной вывески двинулись обратно. Бабкин привычно вытряхнул сигарету из пачки и стал мять в пальцах.
– …Ну, не бить же его, в самом деле, – пробормотал Илюшин, словно продолжая начатый разговор.
Сергей промолчал. В другое время он начал бы спорить с Макаром, тем более Васю достаточно было встряхнуть за шиворот, легонько, без малейшего ущерба для здоровья… Но сейчас он пытался понять, что за мелкая заноза засела в памяти. Клименко сказал что-то важное? Похороны, снег, чьи-то лица… Не то, все не то. Он что-то упустил.
– Серега? – позвал Макар.
Бабкин коротко мотнул головой. Он мысленно отматывал пленку назад: Клименко садится на кровать; Илюшин несет три стаканчика, расплескивая по дороге воду; он распахивает дверцы шкафа; видит свое отражение в тускло освещенном зеркале ванной комнаты…
Сергей остановился как вкопанный.
– Расческа.
– Что? – переспросил Илюшин.
– На полочке в ванной лежит расческа с редкими зубьями.
– Одноразовая? – предположил Макар.
– Нет, качественный пластик, имитация под черепаховый гребень. А стрижка у него – бобрик.
Они уставились друг на друга.
– У его бывшей девушки длинные волосы. – Илюшин нахмурился. – Вика Косинец… Но если она приходила сюда…
– …и если кто-то знал, что она его подружка…
«…то этот кто-то мог бы проследить за ней», – хотел закончить Макар, и в эту секунду из отеля донесся истошный крик. Он перешел в визг и оборвался.
Сергей оказался возле входа быстрее, чем Илюшин подумал: «Это Клименко». Взлетая вверх по лестнице, он успел заметить, что консьержки нет на месте. Рядом заверещала женщина, послышался звон разбитого стекла, а следом глухой удар. Осколки еще прыгали по асфальту, когда Бабкин присел над телом Василия, наполовину вывалившимся из номера в коридор. С губ его сорвалось ругательство.
– «Скорую» вызывайте! – рявкнул он во весь голос.
Женщина умолкла.
– В «Скорую» позвоните, быстрее, пожалуйста, – попросил кого-то запыхавшийся Макар за его спиной.
– Пусть передадут диспетчеру: открытая черепно-мозговая… – Бабкин проверил пульс Клименко. – Аптечка есть? Несите бинты! Или полотенца, чистые полотенца! Давайте, шевелитесь!
Вокруг захлопали двери, кто-то заговорил встревоженно, снизу крикнули: «Ирина Петровна! Там постояльцу плохо!» Илюшин исчез и вскоре вернулся с полотенцами.
– Нет у них аптечки.
Постояльцы вывалили в коридор.
– Кровищ-щи-то… – пробормотал пьяный голос.
– Это за что вы его так, братцы?
– Да это не они! – заполошно выкрикнула женщина. – Это тот, который в мой номер вломился!
Бабкин разорвал два полотенца на узкие полосы. Зеваки за его спиной почтительно притихли. Илюшин присел на корточки рядом с ним, наблюдая, как Сергей перебинтовывает рану.
– Нападавший выбил дверь в номере напротив, – тихо сказал он, – разбил стулом окно и спрыгнул со второго этажа. Внизу никого нет, разумеется. Одни осколки.
– А женщина почему кричала?
– Это ее комната. Говорит, он был в маске, закрывавшей лицо.
– Кто бы сомневался. – Бабкин наклонился над Клименко, рассматривая рану. – Чем же он его так оприходовал…
– Он живой вообще? – спросили сзади.
– Был бы мертвый, просили бы не бинты, а простыню…
Илюшин бросил взгляд на кровавое пятно, расползавшееся по ковру, поднялся, чувствуя себя очень старым, и пошел разыскивать консьержку.
3
Домой вернулись только к полуночи. Васю Клименко увезла машина «Скорой помощи»; Илюшин приложил все усилия, чтобы проникнуть в реанимацию, но не помогло даже его обаяние. Обоих сыщиков выставили из больницы. «Не стоило и пытаться», – проворчал Бабкин, когда стало известно, что Клименко не пришел в сознание ни час спустя, ни два.
– А ведь он узнал убийцу, – сказал Макар, подливая кофе.
На столе перед ним громоздились три коробки с пиццей и упаковка роллов. Для Сергея на плите варилась картошка.
Бабкин потер воспаленные глаза.
– Поздновато я сообразил насчет расчески. Но и Клименко, конечно, орел! Спрятался от всех, закопался в иле, от волка ушел, от медведя ушел, только любовнице шепнул, куда приезжать. Идиот!
– У тебя картошка выкипает.
– Вижу…
Поужинали молча, быстро, разлили остатки кофе по чашкам и перебрались в кабинет. В трубах выл ветер глухим зимним голосом. Кленовое золото под фонарями растеклось в лужицы расплавленного воска, словно с наступлением темноты кто-то большой прошел по городу, неся в руках зажженную свечу.
– Убийца попал в отель с черного хода. – Макар вытащил планшет, открыл последние записи. – Консьержка отошла выкинуть окурок в мусорный бак, он проскользнул внутрь. Она даже заметила фигуру возле двери, но в темноте решила, что это кто-то из постояльцев. Получается, мы разминулись с ним на несколько минут.
– Ты позвонил Косинец?
– Позвонил, никто не отвечает. Надеюсь, она не лежит где-нибудь за мусорными баками, аккуратно прикрытая ветошью.
Бабкин покачал головой.
– Незачем Балаклаве убивать ее. Он проследил за ней до отеля, дождался, пока она уйдет, и навестил Клима. Непонятно мне другое: даже если Косинец уехала за пятнадцать минут до нашего появления, – в чем я сомневаюсь, – отчего Балаклава не опередил нас, раз он ждал, пока она уйдет.
– А почему сомневаешься?
– Постель заправлена. Душевая кабина и раковина сухие. Запахов нет, – перечислил Сергей.
– Пришла, целомудренно поцеловала его в щечку, удалилась…
