Кили делает ход конём, которого Грейс тут же берёт своим ферзём. Мальчик накидывается на Коннора:
– Ты это нарочно, чтобы отвлечь меня!
Коннор пожимает плечами.
– Тебе уж и слова не скажи. Так что – если они с Львом такие хорошие друзья, почему бы Уилу не навестить его?
Кили вздыхает, не отрывая взгляда от доски.
– Уила разобрали.
Коннор в недоумении. Как это – разобрали?
– Но ведь Люди Удачи никого не разбирают!
Наконец Кили вскидывает на него глаза. И в них Коннор читает обвинение.
– Мы – нет, – роняет он и возвращается к игре.
– Так как тогда…
– Хочешь знать – иди поговори с Львом. Он тоже там был.
Тут Грейс съедает одну из ладей Кили, и парнишка в ярости переворачивает доску; фигуры разлетаются по всей комнате.
– Ты.. ты… пойди съешь ка… кошку
20! – выпаливает он. Грейс только хохочет:
– Ну и кто из нас сейчас низкокортикальный?
Кили опять вылетает из комнаты, напоследок обжигая Коннора взглядом, горечь в котором не имеет никакого отношения к его проигрышу.
20. Лев
Лев сидит в тени на террасе, обозревая ущелье. Оно и близко не такое огромное, как то, что отделяет земли арапачей от остального Колорадо; однако и в этом каньоне есть нечто впечатляющее, удивительное на свой лад. В домах, высеченных в скальной стене по другую сторону высохшего русла, под наползающими вечерними тенями жизнь бьёт ключом: детишки беззаботно играют на террасах без ограждений, смеясь, карабкаются друг за дружкой вверх-вниз по висячим лестницам. Впервые увидев это, Лев пришёл в ужас, но быстро успокоился, узнав, что трагических происшествий здесь никогда не случалось. Дети арапачей учатся управляться с земным тяготением с самого раннего возраста.
– Это мы построили величайшие мосты и небоскрёбы Америки, – с достоинством говорил ему Уил. – Мы гордимся своей способностью сохранять равновесие.
Лев понимал, что в словах Уила кроется множественный смысл; и, надо сказать, нигде Лев не чувствовал себя в таком равновесии, как в резервации арапачей. Однако именно здесь случилась трагедия, перевернувшая его жизнь и приведшая на путь клаппера. Сейчас он надеется, что ему удастся обрести немного покоя, хотя бы на краткий миг. И всё же он чувствует, что ему здесь не очень рады. Сидя на террасе, он замечает взоры, которыми одаривают его соседи с той стороны каньона. С такого расстояния Лев не может определить, чего в их глазах больше – насторожённости или любопытства.
Плечи Льва ноют; каждый удар сердца отзывается глухой болью. Левый бок его распух и горит, но по сравнению с тем, что было в автомобиле, сейчас боль немного приутихла; она усиливается, только когда юноша делает резкое движение. Лев пока ещё не виделся ни с Коннором, ни с Грейс. Собственно, он не очень-то и стремится; достаточно и того, что он знает: у них всё хорошо. Собственная жизнь представляется Льву словно бы разложенной по маленьким аккуратным ящичкам: вот он предназначенный в жертву, вот – клаппер, а здесь он беглец, а вот тут житель резервации. Он пробыл у арапачей всего несколько недель, но испытать ему довелось очень много. Мысль о том, чтобы впустить в этот хрупкий оазис остальное своё турбулентное существование, нова для него. Лев должен к ней привыкнуть.
– Когда Совет постановил изгнать тебя, у меня сердце разорвалось.
Лев оборачивается. На террасу выходит Элина, неся в руках поднос с чайником и кружкой. Она помещает его на столик.
– Я понимала, что тебя нельзя винить за то, что случилось с Уилом, – продолжает она. – Но никуда не денешься – гнев тогда был сильнее разума.
– Но не сейчас?
Элина опускается в кресло рядом и протягивает Леву кружку с дымящимся чаем:
– Пей, пока не остыл.
Лев потягивает чай – горькие травы, сдобренные мёдом. В этом мощном лечебном отваре словно соединились вековые традиции целительства и самые современные методы врачевания.
– Совет знает, что я здесь?
Элина колеблется.
– Официально – нет.
– А когда узнает официально, то что – меня опять выбросят?
В отличие от чая, её честный ответ не подслащён.
– Может быть. Я не могу точно сказать. О тебе нет единого мнения. Когда ты стал клаппером, в глазах многих ты сделался героем.
– А в ваших?
– Нет, – холодно отрезает она, но через мгновение добавляет с большим теплом: – Я поняла, что ты сбился с пути.
Мягко сказано. Лев смеётся:
– Да уж, верно подмечено!
Элина бросает взгляд через расселину на удлинившиеся тени и соседей, старательно делающих вид, будто не смотрят на их террасу.
– Пивани принял это очень близко к сердцу. Он даже отказывался разговаривать о тебе.
Лев не удивлён. Деверь Элины очень старомоден во всём, что касается взаимодействия с внешним миром. В то время как её муж, похоже, проводит больше времени вне резервации, чем дома, охотник Пивани живёт по заветам предков.
– Да он никогда меня особенно и не любил, – замечает Лев.
Элина накрывает его ладонь своей.
– А вот здесь ты неправ. Он не разговаривал о тебе, потому что ему было слишком больно. – Она ненадолго замолкает, глядя на их сомкнутые руки. – И ещё потому, что он чувствовал себя частично ответственным за то, что ты стал клаппером. Как и я.
Лев поднимает на неё непонимающий взгляд:
– Что за глупость!
– Ты так считаешь? Мы могли бы пойти против воли Совета. Если бы мы настояли…
– … то это только ухудшило бы положение. Для всех нас. Моё присутствие постоянно напоминало бы вам, что Уил пожертвовал собой, спасая меня.
– И тебя, и Кили, и всех остальных детей, что были в том походе.
Доктор откидывается на спинку кресла. Она по-прежнему не в силах встретиться с Львом глазами, поэтому смотрит через каньон и приветственно машет рукой не сводящей с них глаз соседке. Женщина машет в ответ и, смутившись, делает вид, будто занята растениями в горшках.
– Посмотрите мне в глаза, Элина, – говорит Лев и ждёт, пока она не выполняет его просьбу. – Уйдя отсюда, я стал на путь, ведущий к гибели. Единственное, чего мне хотелось – это излить свою злобу на весь мир. Но вовсе не вы зародили её во мне. Это сделали мои родители. Инспекция по делам несовершеннолетних. Паршивые пираты, забравшие Уила. Не вы!
