Дети находились в интернате на все готовом, и за содержание их я платил особо. Это ограничение себя и припрятывание денег – несомненно, есть результат какого-то психического заболевания.
Психическое состояние ее осложнялось еще тревогой за умирающую в это время М. И., от которой поступали письма и телеграммы с проклятиями по адресу дочери, не пожелавшей приехать к ней.
Белка стремилась встретиться последний раз с матерью и в то же время ужасно боялась одной встречи с человеком, который в последнее время ее преследовал. Это – Габо (не помню его фамилии). Пользуясь расположением М. И., он пытался распространять какие-то свои права на Белку. Он в категорической форме предлагал ей “немедленно приехать, иначе она потеряет все”, то начинал пространно уговаривать ее и рисовать ей какие-то туманные перспективы. (Осталась целая пачка его глупейших писем к ней.) Белка терпела его как единственного друга М. И., но относилась к нему с уничтожающим пренебрежением, называя его в разговорах со мной – “дураком, тюфяком” и т. п. Боясь этих встреч и не находя в себе сил отказаться от поездки прямо, как от очень трудного и неосуществимого предприятия, Белка сначала обещала приехать, а потом в своих письмах и телеграммах М. И. и Габо (остались черновики ее писем) стала объяснять невозможность своей поездки материальными условиями, тем, что у нее нет денег, что ей не только не на что выехать, но и не на что жить. Проклятия, которые она получала с помощью Габо от М. И., приводили ее в состояние крайней растерянности и самоуничтожения.
Жила Белка в Чистополе одиноко, снимала комнату у одной хозяйки. Дети находились в интернате и иногда утром перед школой и вечером после школы забегали к ней. Это одиночество усугублялось выездом в колхозы на теребление льна, т. е. полным отрывом от детей, действовало на нее угнетающим образом. Вот в такой обстановке застало ее известие о моей гибели на фронте. Нашлись, как в таких случаях бывает, необычайно осведомленные люди, которые передавали со слов очевидцев подробности гибели Санникова на линии обороны в Ржеве в борьбе с немецкими танками. Слух этот дошел до Белки. Писем в это время от меня она уже не получала. (Я действительно находился в сложных условиях боевой обстановки и в продолжение месяца почта у нас не работала.)
Белка, пережившая однажды катастрофу, связанную с потерей Левона, сразу же поверила слухам обо мне. Писем нет. Немцы подошли к Москве (она знала, что я находился в Ржеве). Многие писатели, находившиеся на фронте, приехали в Чистополь к своим семьям, а от меня даже нет никаких вестей. Знакомые, вместо того чтобы проявить к ней внимание, стали при встречах с ней на улице отворачиваться, боясь, что она начнет расспрашивать обо мне. Встретившись за день до смерти с одной знакомой, она пожаловалась ей – “зачем от меня отворачиваются, ведь я знаю, что муж погиб на фронте. Напрасно это пытаются скрыть от меня”.
О “гибели” моей знал и Никита, он рассказывал, что мама в эти дни много плакала и вела себя как-то странно. Однажды вечером он условился с ней, что утром перед школой зайдет к ней за тетрадками, и ушел в интернат. (Мальчики иногда оставались у Белки ночевать).
Утром, забежав в комнату, он увидел мертвую маму и тут же, упав, начал кататься по полу в ужасе и отчаянии.
Затем побежал в интернат. Доктор появился только через два часа. Доктор говорил, что если бы его немедленно вызвали, он мог бы спасти.
Белка, проводив Никиту, по-видимому, всю ночь не могла уснуть, мучилась и под утро решила покончить с собой. Она взяла тоненькую веревочку (этой веревкой была перевязана моя посылка, полученная ею из Ржева, когда у нас работала еще почта) и, укрепив ее на вьюшке голландской печи (на уровне плеча), сделала петельку. Встав в углу у печки на колени, стала понемногу затягивать на своей шее. Можно представить себе, как велико было ее страдание, если она этим мучительным и постепенным затягиванием петельки пыталась довести себя до потери сознания.
Белка оставила письмо на имя моей сестры Клавдии Александровны, в котором говорит, что она решила покончить с собой, и высказывает ряд завещаний. В это письмо сестре она вложила письмо мне, написанное ею еще до слухов о моей гибели и почему-то не отправленное ею. Письмо исключительно нежное, проникнутое такой великой любовью, о которой я всю жизнь мечтал. Вкладывая это письмо в свою посмертную записку моей сестре, она, должно быть, хотела показать сестре, каково было ее чувство ко мне, с каким чувством она умирает.
Да, когда я приехал в Чистополь и мне было вручено ее письмо, оно было Белкиным голосом из могилы.
Поражало меня самообладание Никиты, в то время 12-летнего мальчика. Он все вынес один и сумел скрыть от Дани, которому в то время было 9 лет, кончину мамы. Он сказал ему, что мама уехала к бабушке, чему Даня продолжал долгое время верить.
В союзе писателей считали, что дети остались круглыми сиротами, и было оформлено опекунство. Жена одного писателя взяла заботу о детях на себя и окружила их большим вниманием. Но Никита очень тяжело переживал потерю отца и матери. В его сознании смерть мамы была как результат гибели его отца. Он избрал себе местом жительства в интернате комнату изолятора. Целыми днями сидел в ней один, запираясь и прячась от товарищей, и только иногда допускал к себе Даню, с которым держался нежно и бодро. Месяца через полтора после смерти мамы Никита узнал, что я жив, и получил наконец мое письмо, он воспрянул и начал поправляться от потрясения.
От меня, когда в Союзе писателей узнали, что я жив, долгое время скрывали гибель жены. Наше командование, получив известие, не решалось мне объявить б этом. Наконец, член военного совета вызвал меня к себе и с соответствующей подготовкой объявил мне о том, что произошло. Мне был предоставлен отпуск для поездки к детям.
За эти годы я три раза побывал у детей. В прошлом году после освобождения от немцев станции Клетская (куда Белка хотела ехать с детьми) мне удалось вызвать и направить к детям нашу Марусю. А затем я сам, получив отпуск, поехал за ними и перевез их в Москву. <… >
Из архива Даниила Григорьевича Санникова
Вокруг Ташкента и Алма-Аты
Впервые эти письма (в сокращенном виде) были опубликованы в книге “Все в чужое глядят окно” с согласия М. В. Седовой (Луговской). Они составляют единый блок с письмами в Алма-Ату и Ташкент к Татьяне Луговской, с которой Е. С. связывала дружба в течение всей последующей жизни. Подробнее об их дружбе см. в книге Т.А. Луговской “Как знаю, как помню, как умею… ”
Е. С. Булгакова – В. А. Луговскому 4 июня 1942 года
[528]
ДОРОГОЙ ВОЛОДЕНЬКА, Я РЕШИЛА ТЕБЕ НАПИСАТЬ ПИСЬМО НА МАШИНЕ И ПРИТОМ БОЛЬШИМИ БУКВАМИ, А ТО ИНАЧЕ ТЫ НЕ СМОГ БЫ НИЧЕГО ПРОЧЕСТЬ, СТАЛ БЫ ПРОСИТЬ ЭЙЗЕНШТЕЙНА ИЛИ СВОЮ ПОДРУГУ МАДАМ ПУДОВКИНУ, И ВСЕ БЫ УЗНАЛИ, ЧТО Я ТВОЯ СОДЕРЖАНКА. А ТАК ТЫ ВОЛЕЙ-НЕВОЛЕЙ – САМ ПРОЧТЕШЬ, И ВСЕ БУДЕТ ШИТО-КРЫТО. Я ПИШУ ТЕБЕ В ТВОЕЙ КОМНАТЕ, НА ТВОЕМ ПИСЬМЕННОМ СТОЛЕ – МАШИНКУ Я ПЕРЕТАЩИЛА СЮДА, СПЛЮ НА ТВОЕЙ КРОВАТИ, ВОТ. СПАТЬ ОЧЕНЬ ХОРОШО, МОСКИТЫ НЕ КУСАЮТСЯ, ОНИ ВСЕ ПЬЯНЫЕ ОТ ПОСТОЯННОГО ВИННОГО ЗАПАХА В ЭТОЙ КОМНАТЕ И ПОТОМУ ДОБРЫЕ. Я ПОСЫЛАЮ ТЕБЕ ГРЕБЕНКУ ТАКУЮ ЖЕСТКУЮ, ЧТО ТЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕШЬ ЕЕ СЛОМАТЬ. ПРАВДА, ЗАТО ТЫ МОЖЕШЬ ПОТЕРЯТЬ ЕЕ. НУ, СМОТРИ, ЛУЧШЕ НЕ ТЕРЯЙ. Я СЕЙЧАС – ТО ВЕСЕЛАЯ, ЗАТО, КОГДА ТЫ УЕЗЖАЛ, Я СОВСЕМ ОБАЛДЕЛА ОТ СТРАХА. КОГДА Я ПЕРЕБРАСЫВАЛА ВЕЩИ ИЗ МАЛЕНЬКОГО ЧЕМОДАНА, ЧТОБЫ ОТДАТЬ ЕГО НИКИТЕ БОГОСЛОВСКОМУ, ПАЧКА ТЫСЯЧНАЯ КУДА-ТО ЗАСУНУЛАСЬ В ТРЯПКИ. КОГДА Я ПОШЛА ЗА ДЕНЬГАМИ ДЛЯ ТВОЕГО БИЛЕТА И ДЛЯ ТЕБЯ, Я УВИДЕЛА, ЧТО У МЕНЯ ОСТАЛОСЬ ОЧЕНЬ МАЛО ДЕНЕГ, А ТОЙ ТЫСЯЧИ НИКАК НАЙТИ НЕ МОГЛА, НАВЕРНО, ОТ ВОЛНЕНИЯ И СПЕШКИ. ТЫ МНЕ ГОВОРИШЬ НА ДВОРЕ – ЧЕГО ТЫ НЕ ПРОЩАЕШЬСЯ – ЧЕГО ТЫ НЕ ПРОВОЖАЕШЬ? А Я ДУМАЮ – СКАЗАТЬ ВЕДЬ НЕЛЬЗЯ, ТЫ ВЗВОЛНУЕШЬСЯ. НУ, СЛАВА БОГУ, ВЕЧЕРОМ, КОГДА Я В СПОКОЙСТВИИ ВСЕ ПЕРЕРЫЛА, Я НАШЛА ДЕНЬГИ. ИЗ ТВОИХ ПОРУЧЕНИЙ: 1/ ДВА ЗВОНКА, КОТОРЫЕ ТЫ СКАЗАЛ СЕРЕЖЕ СДЕЛАТЬ – ОН СДЕЛАЛ. 2/ К ЛЕНЕ АРМАН ЗА БУСАМИ ОН СХОДИЛ. 3/ ГУСЕВУ ЗАПИСКУ Я НАПИСАЛА, ПОДДЕЛАЛА ТВОЮ ПОДПИСЬ, И ТАК КАК НЕ ЗНАЛА, НА ТЫ ИЛИ НА ВЫ, ВИКТОР ИЛИ ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ, – ТО Я ОЧЕНЬ ЛОВКО СОСТАВИЛА ТЕКСТ, ЧТО НИКАК НЕ ПОЙМЕШЬ, И ВМЕСТЕ С ТЕМ – ОЧЕНЬ ЕСТЕСТВЕННО. Я С НИМ ГОВОРИЛА ПО ТЕЛЕФОНУ ОЧЕНЬ ЛАСКОВО, ОН ОБЕЩАЛ РАБОТАТЬ И ИСКАТЬ В МОСКВЕ РАБОТНИКОВ ДЛЯ МИКРО. МЫ НЕЖНО ПОПРОЩАЛИСЬ, ПОТОМ СЕРГЕЙ ОТВЕЗ ЕМУ ЗАПИСКУ (20 Р. В НЕЙ) И ПЛАН МИКРОФИЛЬМОВ. ПИСЬМО ЛЕОНИДОВЫМ С ПОЛНЫМ ПРИЛОЖЕНИЕМ (ПЛАНА МИКРО И ПИСЬМА ТИХОНОВУ – В КОПИИ) ПОШЛО ТОЖЕ. 4/ К АЛИМДЖАНУ Я ЗАХОДИЛА, ЕГО НЕ ЗАСТАЛА. А СЕЙЧАС ТОЛЬКО ПОЗВОНИЛА ЕМУ ПО ТЕЛЕФОНУ И ГОВОРИЛА С НИМ. ОН СКАЗАЛ, ЧТО НИЧЕГО НЕ УСПЕЛ СДЕЛАТЬ, ОЧЕНЬ ЗАНЯТ. – НО ВЫ ВСЕ-ТАКИ СДЕЛАЙТЕ, ЭТО ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНОЕ ДЕЛО. – ДА, НЕПРЕМЕННО ПОСТАРАЮСЬ И ТОГДА ВАМ ПОЗВОНЮ.
