5 мая. 1942
Родная моя!
Вот снова пишу тебе… Вчера был в Союзе писателей. Фадеев делал доклад о работе ССП. Затем – прения. В числе прочих выступил и я. Много было разговоров о “тыловых писателях”. В конце концов нам всем надоело злиться на них, пусть пишут, работают, ведь в тылу нужна литература. Всем нам несколько прискучила роль “непримиримых” по отношению к Виртам-Лавреневым и проч. Бог с ними. Есть более важные дела. Завтра организую у себя большой литературный вечер – будут Фадеев, Тихонов, Алигер, Берггольц. Пусть наши ребята послушают…
10 мая. 1942
<…> У нас – Фадеев и Алигер. Приехали вместе с Тихоновым. Встреча – исключительная. Все сразу Фадееву простилось. Кажется, у них с Марго роман. Но это – колоссальная тайна. Не болтай абсолютно никому. Маргарита пишет очень хорошие стихи.
14 мая. 1942
<… > Улетела Алигер, увезла письмо тебе, письма маме
[169].
Фадеев, как пишет Тарасенков в одном из писем, сел на трамвай и поехал на фронт. Эта замечательная деталь есть в знаменитом фильме об обороне Ленинграда “Два бойца”, который снимался в Ташкенте, там был такой титр: “Линия фронта проходила в конце трамвайного пути”.
Маргарита поехала к матери и дочке на Каму. Проезжала через Чистополь и Елабугу. Когда она вернулась в Москву с Камы, в Москве уже была семья Фадеева, и их отношения постепенно сходили на нет.
Мария Белкина вспоминала, что когда в конце 1942 года оказалась в Москве, прилетев из Ташкента, у нее не было карточек:
Я голодная, ни карточек, ни прописки. Маргарита знает, что я живу у домработницы.
– Ты не можешь сейчас ко мне приехать, – сказала она. – Меня грузины пригласили в “Москву” на ужин. Приходи ко мне и съешь суп.
Она уверена была, что ее накормят. Я поехала и съела ее суп. Оказалось, что ее там не кормили, а просто поговорили; так она и осталась голодной
[170].
Оказалось, что Алигер ждет ребенка от Фадеева. Беременная, она выезжала на линию фронта, не боясь, что убьют. Личная перспектива была для нее настолько ужасной, что ей вдруг стало все равно. И все-таки в 1943 году у нее родилась девочка, которую она назвала Машей.
Фадеев вернулся в семью.
Милая Рита! – писал он ей в записке. – Гости быстро разошлись, и у меня была в полном моем распоряжении вся ночь – оставляю письмо у Павлика, как ты просила.
Я должен сейчас ехать, во что бы то ни стало, и буду в городе во вторник 12-го. Милый дружок, я ничего не могу ответить тебе сейчас, но я привезу тебе ответ: не бойся, я не буду мучить тебя больше, чем я это уже сделал на земле, но мы должны все сказать друг другу – было бы нехорошо тоже перед Богом, если бы чего-то не договорили в таком глубоком душевном деле, как наши отношения и все что с ними связано. Поэтому я тебе отвечу и оставлю письмо либо у Павлика, либо передам тебе на квартиру
[171].
Фадеев в это время пишет военный роман в духе образцов соцреализма – “Молодую гвардию”. Слово “Бог” в записке – не фигура речи. Они слишком много пережили, оказываясь на фронте, и понимали жизнь уже иначе, чем в 1930-е годы.
Летом, в июне, у Павла Антокольского погиб 18-летний сын Володя. Он только-только выехал из училища летчиков из Средней Азии на фронт и очень скоро был убит. Отец проводил его 10 июня с Киевского вокзала, около часа они гуляли по городу, Володя волновался за отца, за его жизнь в военной Москве. 6 июля его убили в бою.
Все мальчики – Всеволод Багрицкий, Володя Антокольский, Георгий Эфрон, – как правило, погибали через месяц-другой. Как и огромная часть народа, они стали тем пушечным мясом, в котором увязла немецкая армия.
Вовы нет. Маленькая жизнь кончилась, не начавшись, – записал Павел Антокольский в дневнике. – Жизни его еще не было. Он не успел ничего. Только и успел, что вырасти здоровым, красивым, готовым для борьбы, любви, счастья. Всего этого ему не пришлось испытать. Ничего не пришлось испытать. Ничего, кроме расставания и первых впечатлений от страшной кровавой войны… Маленький, скромный, исступленно-правдивый и честный человек почему-то, по грозной случайности природы был моим сыном. Сначала он был детенышем, потом кудрявым хорошеньким мальчиком, на которого все заглядывались, потом школьником, скучал, рос, становился все лучше, все краше, все умнее; вырабатывался характер, воля, свой взгляд на мир… Все это кончилось, кончилось, кончилось навеки. Зачем я это пишу?
[172]
В биографической книге Левина приводится письмо Антокольского к Долматовскому с трагическим известием о гибели сына.
18 июля 1942 года. Дорогой мой, милый Женя, 7 июля на фронте убит мой сын Вова. Об этом пришло письмо от его боевого товарища, сказано, что “в ожесточенной схватке с врагами погиб смертью храбрых”, сказано, где похоронен.
Я решил тебе написать об этом потому, что ты так недавно видел моего мальчика, и еще потому, что я привык относиться к тебе если не как к сыну, то как к младшему брату – и вот хочу поделиться с тобой моим горем.
Женя! Я написал тебе это, и больше ничего не могу сейчас прибавить к сказанному. Наверно, у меня в голове до конца не уложилось то, что произошло, – оттого что, видишь, она не раскололась, строчки письма прямые.
Женя, я очень часто вспоминаю тебя и от всей души желаю тебе – еще и еще раз – здоровья и сил. Сегодняшние твои стихи в “Правде” были как привет. Пожалуйста, напиши несколько слов, когда будет время, и расскажи о моем мальчике всем нашим общим друзьям. Целую тебя крепко. Твой Павел
[173].
Друзья пытались найти слова для осиротевшего отца.
Дружество – диковинный талант —
будет нам испытанным оружьем.
Младший братец, младший лейтенант,
спи спокойно, мы тебе послужим.
Это строки Маргариты Алигер из стихотворения, посвященного Володе. Долматовский с фронта прислал любимому учителю Павлику письмо со словами: “Ты написал мне как старшему сыну, и я хочу им быть. Ты знаешь, как я люблю тебя, теперь я нашел форму для этой любви – она сыновья”.
Радостный, доброжелательный – он буквально окаменел. Сидел за своим столом в комнате и бесконечно то рисовал, то стирал набросок портрета погибшего мальчика. Друзья уговорили его съездить в Ташкент, где жили мать Володи – Н. Н. Щеглова – и дочь Павла Григорьевича, надеясь, что это спасет его от мучительной депрессии. В конце июля он выехал в Ташкент.
