Книга Ноев ковчег писателей, страница 69. Автор книги Наталья Александровна Громова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ноев ковчег писателей»

Cтраница 69
Гибель детей

Геда Шор писала о нескольких смертях, настигших детей в Чистополе.

Помню, как на темной лестнице, освещенной дрожащей коптилкой, кричала, проклиная Хохлова (директора интерната), не давшего ей сульфидин, женщина, у которой умирал ребенок. Она была из эвакуированных, но не из литфондовских. В распоряжении Якова Федоровича Хохлова были медикаменты, которые он не имел права выдавать на сторону…

Умерла восемнадцатилетняя Фрида Годинер. Увы, диагноз был поставлен после смерти. Брат и отец Фриды, писатель Годинер, были на фронте. Мать и сестренка – в Чистополе. На Фридиных похоронах был весь интернат, от мала до велика. Помню, как рыдала на кладбище подруга Фриды, Наташа Дзюбинская, не ведая, что очень скоро погибнет сама [288].

Сохранилось письмо к Фадееву от убитой горем матери Фриды, которое проясняет причину смерти девочки. Мать писала, что в то время, когда от мужа уже давно нет никаких известий, умерла дочь. “Работала в колхозе больной. На все мои просьбы Хохлов мне ответил: «Заболеет, умрет, похороним». В колхозе дочь заболела, вернувшись из колхоза, умерла” [289].

Еще одна трагедия произошла в местном военкомате. Погибло сразу шесть детей.

Наши старшие ребята, – писал Вадим Белоцерковский, – которым предстоял призыв, проходили военную подготовку в городском военкомате. Во дворе военкомата валялся трехдюймовый снаряд. Что только не делали с ним ребята! Пытались отвинтить взрыватель, били зачем-то по нему кирпичом. Если он пустой, зачем бить, а если не пустой?! Каждая группа занимающихся в перерывах возилась с этим снарядом, который попал в военкомат, наверное, как учебное пособие. И вот в один непрекрасный день, когда на занятиях была группа из нашего интерната и ребятам надоело возиться со снарядом, Миша Губер (пасынок Василия Гроссмана. – Н. Г.) взял снаряд на плечо и понес его к стене, где он обычно валялся. И не стал его класть на землю, а сбросил с плеча. И снаряд взорвался! У него не был вывинчен взрыватель! Мише оторвало обе ноги, и он вскоре умер от потери крови. Всего убило шестерых ребят и ранило почти всех, кто был во дворе. Опять похороны, от которых мы быстро взрослели…

Уму непостижимо, как можно было привезти этот снаряд в военкомат и не обезвредить его [290].

А вот воспоминания непосредственного свидетеля того несчастья Евгения Зингера:

В воскресенье 13 сентября 1942 года кто-то из проходивших обучение ребят обнаружил в одном из закоулков двора военкомата очень старый заржавленный 76-миллиметровый бронебойный снаряд. Все мы думали, что эта находка представляет собой наглядное учебное пособие (не мог же, в самом деле, находиться во дворе военкомата боевой снаряд!). Один любопытный парень предложил разобрать находку. На самом деле все “бойцы” были еще самые обычные мальчишки, которые серьезно не понимали возможных последствий этой очень опасной затеи. В середине двора собралось человек двадцать допризывников – больше половины учебного взвода. Сначала кто-то предложил отвинтить головку, чтобы посмотреть внутренне содержание снаряда. Однако силы рук оказалось недостаточно. Тогда один из особо “догадливых” ребят схватил кусок кирпича и начал им бить по головке, пытаясь сдвинуть ее с места. Должен сказать, что мой отец поучал меня еще задолго до этого эпизода никогда не пытаться разбирать найденные на улице патроны. Хорошо помня отцовское наставление и понимая опасность дальнейшего “изучения” снаряда, я попытался объяснить моим товарищам опасность продолжения их “экспериментов”. – Если ты боишься, можешь не смотреть и вообще уйти, – грубо ответил мне главный “испытатель”. Рассудительный Миша Гроссман решил успокоить всех: “Раз этот снаряд нашли в военкомате, значит он учебный”.

Примерно метрах в 15–20 от места “испытаний”, на самом краю двора, стоял простой одноместный дощатый туалет. Именно в это время мне как раз понадобилось посетить сие неказистое сооружение. Едва я только успел открыть дверь, как прямо за моей спиной раздался оглушительный взрыв, и воздушной волной едва не сорвало дверь и крышу туалета. До сих пор удивляюсь, что осколки просвистели над головой, и я остался совершенно невредимым. Лишь, сильно оглушенный громким взрывом, я некоторое время почти ничего не слышал. Когда же сообразил, в чем дело, немедленно бросился к ребятам. Взрыв снаряда поднял с сухой земли такую страшную пыль, что вокруг ни стало ничего видно. Пройдя несколько метров, моя нога что-то задела. Я даже не сразу понял, что это была чья-то оторванная часть тела. Во дворе слышались душераздирающие стоны и крики о помощи.

“Где Миша? Что с ним? Жив ли?” – первое, о чем я подумал, и бросился его искать. Он полусидел, неловко опираясь окровавленными руками о землю. Рядом с ним лежали тяжело раненные ребята. На Мишу было страшно смотреть – его ноги, прежде обутые в кирзовые сапоги, являли собой кровавое месиво, осколки снаряда сильно ранили обе руки, грудь, живот. Миша находился в сильнейшем шоке и не узнавал меня, лишь тихо просил воды и звал маму. Помочь ему и другим товарищам я ничем не мог. У меня не было даже обычного брючного ремня, чтобы сделать элементарную перетяжку. Да и что перетягивать, когда все тело было изуродовано? Только минут через пять появились, наконец, взрослые люди с носилками. Вдвоем мы понесли одного из раненых ребят в ближайший госпиталь. Осколками снаряда живот парня был полностью разворочен. Мы накрыли его красным полотнищем, которое висело на доме военкомата. Пока несли несчастного, он успел только с трудом шепотом сказать, что приехал сюда с мамой в эвакуацию из небольшого городка Лодейное Поле под Питером и что его отец, генерал-майор, сейчас находится на фронте. В госпиталь мы принесли носилки с телом умершего по дороге товарища. Увидевший эту печальную картину, один тяжелораненый боец на костылях и с забинтованной головой развел руки и тихо произнес:

– Конечно, на фронте у нас бывало часто так, что от человека вообще ничего не оставалось. Но чтобы здесь, в таком далеком тылу… ведь совсем еще мальчишка…

Узнав о беде с Мишей, быстро сообщили его маме Ольге Михайловне, и она поспешила в госпиталь. Мишу оперировала Лидия Ивановна Исаковская – жена известного поэта Михаила Исаковского.

– Уведите отсюда поскорее Ольгу Михайловну, – попросила хирург, – ее сын умер только что на операционном столе. Бедный мальчик, как он кричал от боли! Его брюшина была разворочена осколками снаряда… Уже умерло шесть юношей, а ведь есть еще несколько тяжело раненных…

Как потом рассказывали оставшиеся в живых ребята, главный зачинщик “испытаний”, вокруг которого тесно стояли все любопытные, поднял снаряд над головой и со всего размаха бросил его под ноги…

Услыхав взрыв, кто-то из интернатских ребят поспешил во двор военкомата. Там ему сказали, что один рыжий парень погиб. В отличие от голубоглазого блондина Миши Гроссмана у меня были каштановые волосы. По этой причине еще год назад в пионерлагере в Коктебеле я получил шутливое прозвище “пожарник”. После сообщения о гибели “рыжего” по интернату быстро распространился слух, что погиб “наш пожарник Женька Зингер, а Мишка Гроссман остался жив”. Хоронить погибших ребят пришло очень много жителей Чистополя и эвакуированных. Гробы везли в грузовиках, борта которых были опущены. Я сопровождал тело Миши Гроссмана. Многие женщины громко рыдали.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация