И вломился головной вездеход в плотную тростниковую крепь, как ледокол в арктический лед. Взмахивали пушистые метлы на вершинках звонких трубчатых стеблей, чтобы рядами уползать под широкую желтую тушу, зашелестело, заскрипело вокруг. А по бокам и не видать ничего – куда выше бортов тростники, здоровые они здесь. Пришлось, уцепившись за канат и прижавшись им к крыше, встать в полный рост. Рядом поднялась Хип, держась уже за меня, и этого как раз хватило, чтобы увидеть море желтых стеблей, ровное, плотное, в котором мы медленно плыли вперед. Тростник вскоре стал еще выше, полностью закрыв обзор, и вдруг разом кончился, открыв широкую пятнистую топь в плотной дымке тумана. Вездеход с уханьем вошел в темную воду, подняв две пологие, закрытые болотной травой волны, и, качнувшись, медленно поплыл вперед.
Потянулись мимо нас зеленоватые, ощетинившиеся чахлой осокой трясины и большие окна темной торфяной воды. Из тумана показался висящий в воздухе метровый водяной шар, под которым на болоте стоял тонкий прозрачный конус – как будто огромная капля замерла наверху, отскочив от поверхности. Вокруг аномалии струями закручивался туман, и, несмотря на отсутствие солнечных лучей, ровно светилась маленькая тусклая радуга. С другой стороны, справа от вездеходов, из топи торчали трухлявые стволы берез, и между ними я рассмотрел два креста – один очень большой, из плетеного заржавевшего железа, а другой маленький, деревянный, почти скрывшийся под водой. Немного дальше из болота поднимались столбики оградок с остатками краски, ветви гниющих на корню кустов и отдельные мертвые, потерявшие хвою елочки. Между плавающими стволами деревьев в ряске и тине возились вялые, перекошенные тельца лягушек, как почти полностью безногих, так и с семью-восемью лапками. Амфибии равнодушно пялились на вездеход черными виноградинами глаз.
– Это «Залесье-1», добрались, – из люка выбрался Зотов, указал широким взмахом на болото, – оно сильно затоплено, и по причине подъема грунтовых вод, и в связи с аномалиями рельефа. Восемь лет затопление только растет, но в центре урочища пока еще есть островок, относительно сухой и твердый.
– Кладбище, Проф, – негромко сообщила Хип, – мы мимо проезжали. Здесь не надо бы задерживаться.
– Тут они не опасны, уважаемая, – еще тише сказал профессор, – хотя не скрою, что бывает страшно, особенно неподготовленному человеку. Для кикимор нет подвалов и погребов, и другие матрицы по телам здесь тоже еще не встречались. А эксгуматы – они почти безвредны. Как ни странно это звучит, ночевка в Залесье одна из самых безопасных, хотя и…
Проф немного помолчал и продолжил:
– Не хочу травмировать нашего молодого солдата, Кору. Лейтенант, дружище, сможете отправить его отдыхать до темноты и, желательно, на всю ночь?
– Само собой, Проф, – серьезно сказал Бонд. – Я бы ему даже налил малую толику, чтоб спалось лучше.
Лейтенант подтащил спортивную сумку, вжикнула молния. На свет явилась зеленая, немного помятая армейская фляжка.
– Спиритус, волшебный медицинский, полная. Следствие добрых, дружеских отношений с феями из санчасти. Выберемся на берег, и сам причащусь перед сном, и, конечно, с друзьями поделюсь.
Вездеход начал медленно подниматься вверх по пологому берегу, немного буксуя по слою скользкой грязи, но восемь больших широких колес уверенно вытащили машину на сушу.
Остров был не очень велик – метров тридцать в ширину и чуть меньше пятидесяти в длину, весь усыпанный сухими остатками хвоща и множеством битых замшелых кирпичей. На другом конце островка, наполовину погруженный в воду, стоял одноэтажный каменный дом без крыши и несколько насквозь гнилых сараев, окруженных упавшим забором. А дальше, в заросшей ряской воде, снова виднелись оградки, кресты и памятники, на одном из которых сохранился грязный, покрытый подсохшей тиной пластиковый венок. Вездеходы остановились почти у самой границы топи, не поднимаясь выше. Проф, выйдя из машины, уверенно побрел к крошечной, давно мертвой роще из голых, полностью лишенных коры деревьев, где скачал данные с фотоловушек.
– Отлично. Много снимков, и, судя по первым и последним кадрам, хорошего качества. Лунь, будьте добры… отнесите этот самописец обратно в вездеход, а мне принесите пустой, и там же будет лежать желтый пластиковый кофр. Его тоже захватите, а я пока займусь замерами.
Проф подошел к оранжевой треноге с маленькой будочкой сверху, вынул массивный цилиндр самописца, передал мне. И пошла неспешная, но внимательная и довольно кропотливая работа ученого – мне не в первый раз доводилось ее видеть. Проф раскладывал приборы, что-то записывал, а что-то диктовал в ПМК, рассматривая циферблаты, экраны и еще почву у белесых корней высохших деревьев, где набрал не меньше килограмма различных образцов.
– Кстати, Лунь, – Зотов обернулся, – пора бы нашему невольному гостю и поужинать. Заодно попросите Кору вас подстраховать, и, пока вы будете заняты, пусть он установит санитарное ведерко в номере. Ночью, сами понимаете, его здесь не выведешь.
– Добро, Проф, сделаем.
Захватив банку гречневой каши с говядиной, запайку консервированного хлеба, галет и бутылку воды, я направился к «зверинцу». Гоша сидел у стены, свесив руки с колен, и мрачно наблюдал за тем, как Кора ставит ведро и кладет рядом сверток мусорных пакетов. Но больше его глаза следили за дулом моего Хакера. Я держал Чиста на мушке, а палец – на спусковом крючке, пока рядовой не вышел, не накинул на петли дужку замка и не щелкнул дважды ключами. Сталкер Гоша, уж не знаю, насколько опытный и бывалый, но ты сталкер и поэтому вполне способен на внезапную и хитрую пакость. Значит, потерпишь. Ухо следует держать востро с таким народом, причем не просто востро, а до уровня легкой паранойи. Мне ли не знать таких товарищей, если я сам из них.
Поставив штурмовую винтовку на предохранитель только после того, как хорошенько проверил замок, я поймал брошенные Корой ключи и кивком отпустил рядового – пусть идет, подстраховывает Профа. Дальше я справлюсь.
– Слышь, Лунь, ты это, к сердцу не принимай, че я там нес. Отвечаю, башка помутилась со страху, я ж не знал в натуре, неудобняк вышел. – А сам смотрит на автомат, и чуть колотит его, это видно, а в глазах не сожаление, нет, а обычный страх, аж рот у бедняги на сторону сводит.
– За эти слова я тебя валить не буду, да и не собирался, в общем, – сказал я, открывая ножом банку с кашей, – кончай трястись уже, мужик.
– Отвечаешь? Вот честно не станешь, да? Я же извинился, бродяга, от души извинился. Так не будешь? – И смотрит Чист пытливо, заискивающе и с надеждой. Тьфу ты, пакость какая.
– Гоша, ну я ведь сказал. Повторить надо? – Э, банку я ему не дам, там все-таки металл, жесть, и довольно крепкая. Ну, ничего, есть пластиковые тарелки из научного набора. Черт с ним, поработаю официантом, сервирую ужин на одного.
– Слово сталкера?
– За те слова я тебя валить не стану, все, забыли уже эту тему. – Тарелка с горкой каши пролезла в клетку между горизонтальными прутьями. – Лопай давай.
И приступил бродяга к еде. Тяжело жует, видимо, пересохло во рту, водой вон запивает каждую ложку.
