Головной вездеход вылетел на песок, сокрушив по дороге несколько чахлых деревьев, и выскочил на ровное пространство, покрытое высокой луговой травой. За ним, не отставая, выехал второй. Затормозили машины одновременно, и Бонд, нажав тумблер оконных заслонок, начал быстро прожимать одну за другой клавиши боковой панели.
– Проф, первый контур пошел. Второй раскочегаривается… та-ак… есть поглощение. Третий контур задействован, экранирование включено. Ну, братцы-кролики, готовьтесь… Кора, слышишь меня?
– Так точно! – послышалось из динамика.
– Отдыхай на полу. И… гаркни в микрофон клеток, чтоб гаврик наш тоже улегся, а то ушибется. Прилив!
– Да, вот он… характерный пик перед самой вспышкой. – Проф посмотрел на синюю нитку ползущего по монитору графика. – Лунь, как вы точно его определили… даже удивительно. Раньше приборов.
– Легко, Проф. Воздух светлеет, звуки меняются. Привычное зрелище, хоть и не сказать чтоб приятное.
– Нет, сталкер… – Зотов выглядел крайне удивленным. – Ничего такого нет, факт.
– Подтверждаю, Проф. Все как было, так и есть со светом, и звуки те же, – обернулся в нашу сторону Бонд.
– Да нет же, ну! – Хип даже привстала. – Это же хорошо видно сразу, присмотритесь! Вон даже внутри вездехода все немного ярче стало. И голос как будто с эхом, как в подвале цементном становится, неужели не слышите?
– Нет… – Проф и Бонд переглянулись. – Что-то вы говорите странн…
– Проф, сейчас жахнет, приготовьтесь, – повысив голос и тем самым прекратив спор, я поднял руку, привлекая внимание. – Всем расслабиться и закрыть глаза, так лучше будет… фух, ну, три, четыре. Понеслась нелегкая.
И вот оно. Как будто мгновенно, скачком сместилось поле зрения, и привычно соврал вестибулярный аппарат, убеждая меня в том, что мы сейчас не в вездеходе, а в сорвавшемся с тросов и летящем вниз лифте. Глаза я успел закрыть примерно за секунду до момента самой Вспышки, и перед закрытыми веками быстро расцвели и исчезли две угольно-черные розы. Дождавшись, пока темнота окончательно разойдется по краям, я открыл веки.
– Ух, вкусненько… – вздохнула Хип, мотая головой. – Как на американских горках, Проф… эй, Проф?
Профессор, видимо, потерял сознание, обмякнув в кресле и выронив очки. Также лежал без чувств и Бонд, его руки бессильно свалились со штурвала вездехода. Немного мутило, но я встал, нашел бутылку с водой и смочил платок Зотова. Холод на лоб и стакан воды – пожалуй, одно из лучших средств во время Прилива. И пить надо много, иначе потом будет подташнивать, да и сильная сухость во рту гарантирована.
– Отличная машинка для Зоны, Хип. Я даже не вырубился. Лучше любого бетонного подвала. – Я выдул разом половину литровой бутылки с минералкой и бросил вторую девушке. Та ловко поймала ее и с упоением присосалась к горлышку, сжимая в руках пластик, как большой шприц-тюбик с лекарством.
– До чего же водичка вкусная в такие моменты, – отдышалась стажер. – Приучил ты меня, сталкер, прямо деликатес настоящий.
Проф, которому я положил на лоб холодный платок, уже потихоньку выныривал из забытья, поводя по сторонам удивленными, непонимающими глазами.
– Профессор, слышите меня?
Зотов кивнул и с трудом принял устойчивое сидячее положение.
– Тогда выпейте сразу не меньше двух стаканов воды, полегчает. Я посмотрю, что с Бондом.
В отличие от профессора лейтенант приходил в себя долго и тяжело.
– Я думал, что хуже, чем в клубе после местной бурячихи, мне уже никогда не будет, – простонал Бонд, двумя руками взявшись за голову. – И… х-х е-мое… не надо говорить слово «никогда»! Никогда не надо…
– Бурячихи? – Профессор принял из моих рук стакан с водой и, морщась, начал пить.
– Ага… стакан как у вас, профессор. Но налитый иным напитком. – Лейтенант отдышался. – Мутная слеза печальной свеклы, чтоб ее, и это было жестоко.
– Держи, надо. – Я передал литровку питьевой воды Бонду. – Осилить нужно всю, и побыстрее. Попустит.
– Кора, прием! – Бонд всей пятерней задел кнопку связи. – Уснул, енот несчастный? Не молчи, отвечай…
Но в динамике стояла тишина.
– Проф, рядовой не отвечает, – выдохнул лейтенант. – Надо бы проверить, что там с ним.
– Нельзя выходить, еще будет эхо, да и амплитуда видите как скачет? Снаружи еще нельзя час, может, даже полтора. Не беспокойтесь, экранирование вездеходов отличное. Очнется…
Бонд, мотнув головой, снова нажал связь, и на этот раз в динамике послышался протяжный стон.
– Кора, лишенец, просыпайся давай! Слышишь меня?
– Слы… слышу… ой-й, башка… – невнятно, зажеванно пробурчало в ответ.
– Ты это, воду пей сейчас, побольше, так сталкер сказал. И этому козлу бутылку брось. Наружу не выходить без приказа. К-как понял?
– Пон… х-рошо…
– Ну, вот и ладушки, – прошептал Бонд, падая на спинку водительского кресла, и начал опустошать бутылку частыми, сильными глотками.
Профессор, потерев виски, достал ПМК и начал что-то быстро набирать на нем, изредка поглядывая в нашу сторону.
– Скажите, Лунь, а давно вы стали наблюдать изменения перед Вспышками?
– Да, достаточно. Проф, вы хотите сказать, что вижу и слышу это только я один?
– Эй, протестую, не только ты, – поправила меня Хип.
– Я сильно удивлю вас, сталкеры, если скажу, что ни световых, ни звуковых искажений перед Приливом попросту нет? – серьезно спросил Зотов.
– Перед некоторыми действительно нет ощущения, Проф. Несколько раз я ничего не чувствовал и вовсе, даже перед тем, сильным, когда память растерял и белеть начал.
– Зато начали чувствовать после две тысячи восьмого, верно?
– Да…
– То-то и оно, сталкер. Это не объективные явления, друг мой. Ничего не светлеет, и звуки не искажаются, уж поверьте мне. Это все ваше восприятие, это вы так чувствуете назревающую Вспышку. И вы, Хип, тоже. Частный случай синдрома, вашей адаптации к местным условиям. И вашей связи с Зоной. Вы очень долго в нее всматривались, друзья. А как правильно подмечено, что если слишком долго смотреть во тьму, то…
– То она смотрит на тебя в ответ, – закончил я.
– Проф, вы так говорите, как будто это плохо. – Хип пожала плечами. – Сами же рассказывали, что одних сталкеров Зона со временем калечит, а других нет. Вот мы те другие и есть. Хорошо нам тут, вот так.
И вижу я по Хип, что факт, хорошо ей. Глаза блестят даже, хоть и страх в них тут бывает, и на мокрое место временами переводятся опять же нередко, но блестят. Здорово, правда, очень здорово жить в своем доме на юге, где море и кипарисы, и где соленый ветерок, и блюдо на столе с медовыми, золотыми абрикосами, и солнце, и небо, и местное вино. Каждый день утром просыпаться под своей крышей, гулять по старому саду, заваривать свежий чай в беседке и постепенно вникать в неторопливый, медитативный ритм горячего лета или слякотно-промозглой, но такой уютной зимы с ветром, дождем и нечастым снегом, когда горит в камине огонь и греет ладони кружка с душистым глинтвейном. А что тут? Серая хмарь, и пустые дома, и смерть за углом, и в дождь, во мглу уводит тропа, и кричат там перекошенные твари, танцуя в слабом свете фонаря. И страшно, и зябко, и пахнет мокрым бетоном и прелыми коврами во влажных, гниющих квартирах. Что же тянет нас туда, что это за синдром такой сталкерский, что не дает нормально уйти в простую, теплую, мягкую жизнь? А собственно, надо ли оно тебе, Лунь, разбираться, что именно тянет и зачем? Если зовет, то, значит, надо. Ты же не «ботаник», в причинах да смыслах разбираться. Просто живи и просто клади у порожка Зоны сломанную сигарету и сухарь, политый спиртным из фляжки. Правильно Хип сказала, что последнее дело в таких вещах анализом копаться. И она с тобой, и дом есть, Зона есть, и люди тоже есть вокруг тебя. Живи, значит. Вот только бы Пенку найти… без тебя, странная дева из Зоны, хуже весь мир станет, правда.
