– Она ранена, Лунь! – Хип вздрогнула и взяла пулю из ослабевшей ладони.
– Проф! – Я повернулся к вездеходу. Открылась дверь, и Зотов быстрым шагом подошел к нам.
– Лунь… я… пожалуйста, простите меня. Я заблуждался, – сбивающимся голосом пробормотал потрясенный профессор. – Но… это было невозможно! Это…
– Все в порядке, Проф. – Я глазами указал на лежащую Пенку. – Она ранена, ее нужно спасать.
– Вижу, вижу, сталкер… Бонд, быстро освободите в вездеходе койку и вытрите ее спиртом, а потом поставьте переносной прожектор на верхнюю полку. Хип, бинты, бортовую аптечку и мой биологический саквояж. Кора!.. Ладно, вы просто смотрите за машинами. Лунь, взяли.
И мы с Профом подняли Пенку и прямо на плаще занесли ее в вездеход, где уже пахло спиртом и сияли многочисленные светодиоды мощного фонаря.
– Лунь, я не врач, я всего лишь биолог, но немного, совсем малость приходилось заниматься медициной, – сказал Зотов, укладывая псионика на койку. – Но сегодня я побуду Айболитом, как вы меня, я знаю, иногда называете. Надо же и соответствовать… а вы побудете моим ассистентом.
И Проф, ополоснув руки спиртом прямо из фляжки Бонда, аккуратно расстегнул пуговицы окровавленного, простреленного в двух местах плаща Пенки и просто срезал ножницами застежку-молнию потертой джинсовой курточки. Пенка очнулась, глубоко вздохнула и, увидев меня, молча заулыбалась. Ее тонкая ладонь ощупью нашла мою руку и снова сжала ее стальным колечком.
– Будет больно, родная… – негромко сказал я голосом и добавил уже мысленно: – Надо потерпеть. Здесь друзья, мы тебе помогаем…
– Два слепых ранения… правое легкое в нижней части и под ключицей, – негромко сказал Проф, подсвечивая фонариком. – Легкое частично спалось, пневмоторакс, и подозреваю, сильно ушиблена печень. Очень скверное ранение, сталкер. Человек бы с таким не выжил… но эта, нижняя пуля, как я понял, вышла, уже хорошо. Потому что вторая пуля все еще внутри, сверху, и ее зажало костью. Бонд, несите промедол, он должен подействовать. Говорю сразу, Лунь. Не хочу слишком обнадеживать – она очень ослабела и потеряла много крови. Не понимаю, как она вообще живет. Действовать нужно быстро. Раны открылись.
– Давайте, Проф, действуйте.
«Потерпи, Пеночка».
– Пен… ка… – тихо произнесла псионик и вдруг слабо улыбнулась. – Пенка! Я. Помню. Ты. Слова. Пенка!
«Терпеть знаю, больно будет, больно. Поняла. Буду терпеть», – услышал я в мыслях очень знакомую речь. Именно речь, из слов. И снова тихонько сжались белые, тонкие пальцы.
– Готова. Я, – прошептала она профессору. – Пенка. Пеночка. Слово. Говорите. Говорите мне. Я снова. Снова. Слова. Знаю. Ранение, ушиблена, зажало, по… по-действовать. Промедол. Быстро. Печень. Скверное. Говорите. Слова. Готова. Вытащи пуля. Проф.
– Господи… – выдохнул профессор дрогнувшим голосом. – Так и поверить в тебя недолго. Держись, Пенка.
Похоже, промедол не подействовал в полной мере. Когда узкий длинный пинцет Профа вошел в рану и скрипнуло там металлом о металл, Пенка протяжно, тихо зашипела, а снаружи вездехода синхронно взвыли псы, уловив боль хозяйки. Пинцет соскользнул раз, другой, но Проф, быстро вытерев пот, тихо прошептал сквозь зубы: «Есть… ухватил…» и медленно извлек пулю, такую же сплющенную, смятую, как и первая.
– Умница, умница, Пеночка… молодец… – Я гладил пепельные волосы, а другая рука уже заныла от резко усилившейся хватки псионика. – Все, вытащили…
А потом Проф вытягивал шприцем воздух из грудной клетки, ушивал раны, накладывал повязки, а Пенка только шипела и похрипывала, даже не вздрагивая, лишь скулили, рявкали и стонали ее псы.
– Все, Лунь… кажется, получилось… – Профессор отбросил иглу с шелковой ниткой. – Теперь ей нужен покой, сон и хорошее питание, или я совсем не разбираюсь в гуманоидах Зоны. Крепкий организм, крепкие кости, это факт. Спасибо. Еще раз простите меня, старого упертого болвана. Мне невыносимо стыдно перед вами сейчас. И еще… еще я теперь понимаю, как же мало мы знаем и о Зоне… и о нас самих. Какая бездна, какая чудовищная бездна приоткрылась, сталкер.
– Вам спасибо, Проф. Вы лучше всякого врача все сделали, спасли. Я вам обязан по самый край жизни. Все что угодно теперь, профессор. Все что угодно. Любое задание, любая просьба, любая экспедиция. Притащу из Зоны все, что скажете, и проведу везде, где только смогу.
– Спасибо. Профессор, – ясно, с удивительно четкой дикцией проговорила Пенка, негромко, но я узнал ее яркие интонации. – Спасибо. Лунь. Спасибо. Хип. Скучала.
– Вы уже сделали для меня невозможное, сталкер. Это не вы мне теперь обязаны, а я вам, – серьезно заявил Зотов.
Приоткрылась дверь, в вездеход заглянули Кора и Бонд.
– Ну, что тут?
– Порядок. Ее нужно будет увезти к нам в лабораторию, в Брагин. – Проф вытер салфеткой окровавленные руки. – В Зоне оставить ее в таком состоянии совершенно невозможно, необходимо, чтобы она оказалась у нас. Пенка, ты как на это смотришь?
– Можно. Зона недалеко?
– Недалеко, – улыбнулся Проф.
– Хорошо. Зона далеко. Я болею. Близко – здоровье.
Кора, округлив глаза, смешно приоткрыл рот.
– Она… говорящая?
– Я говорящая. Но. Плохо. Вспоминаю, – весело подтвердила Пенка и попыталась встать, но мы с Профом мягко уложили ее обратно.
– О-фи-геть, – размеренно отчеканил Бонд. – Да, братцы, более веселой поездки у меня еще не бывало. Знаю, к кому теперь за приключениями обращаться.
– Офигеть! – весело подтвердила Пенка.
– Она мутант? – тихо спросил Кора.
– Я нет. Я не мутант. Мутант – плохо. – Пеночка повернулась к солдату. – Я другая. Чем ты. Иная. Мне нравится слово. Иная. Мутант – не нравится. Зови Пенка или Иная. Спасибо. Сталкер. Спасибо. Лунь. Разбудил меня. Я спала после раны. Выжить. Отключила ум, стала зверь. Чтобы не умереть. Не смогла. Вернуться сама. Ты вернул. Разбудил. Спасибо…
И Пенка прижалась ко мне забинтованным плечом, а другой, боевой рукой дотянулась до Хип, погладила ее по волосам.
– Друг. Друзья. Я скучала. Видела, говорила, когда спала. Во сне. А утром зверь. Спала еще сильнее. Не звала.
– Я помню, Пеночка. Ты молодец, все правильно сделала.
– Но я могла. Могла убить. Лунь! – тихо сказала Пенка. – Когда я не помнила.
– Нет, Пеночка. Не могла. Ты мне когда-то говорила, что не убиваешь тех, кто тебе доверился.
Иная вздрогнула, но, улыбнувшись, еще сильнее прижалась ко мне.
– Я хочу костер. Хочу огонь. Огонь – память.
– Проф? – Я повернулся к Зотову.
– Ладно, – сухо кивнул профессор. – Ради такого случая сделаем исключение. Но не на земле, а на бетонном полу, на кирпичах можно развести. Там, где развалины, у выхода поставим бортами вездеходы, и не будет видно. А утром – возвращаемся в Брагин. И лучше будет, чтобы наш гость из клетки если и выходил, то меньше видел.
