За ночь дождь кончился, небо очистилось, но до высоты второго этажа на Москву лег невероятно густой, молочный туман – я даже не видел земли. Он ходил слабыми, пологими волнами, и казалось, что утро, не по-летнему холодное, было таким из-за тумана и глухого, мертвого безветрия вокруг. О том, чтобы идти в такой белой мгле, не было и речи, поэтому мы стали ожидать в помещении, сидя на штабеле закаменевших от влажности цементных мешков.
– Связи уже нет. – Проф поводил пальцами по экрану ПМК. – И к сведению, детектор сбоит из-за тумана, не могу даже замерить фон…
– Тихо… – Я поднял руку, услышав какой-то подозрительный шум.
В тумане послышался звук автомобильного двигателя. Он тихо ворчал на холостых оборотах, затем хлопнула дверца. На первом этаже, прямо под нами, стали различимы тихие, шаркающие шаги десятков ног. Через минуту была слышна и речь – невнятная, глухая, словно внизу сразу множество людей разговаривали вполголоса. Хлопали двери, но тоже как-то глухо, не по-настоящему, скрипела «вертушка» турникета. И вот… да, точно, оно. Я услышал, как тихо, с характерным звуком, поехал лифт на верхние этажи.
– Что это, сталкер? – негромко спросил Зотов.
– Думается, это туман. – Я снова прислушался. – Хрономиражи, Проф. Слышите, все звуки очень глухие, и у них совершенно нет эха, хотя по таким коридорам оно бы разносилось хорошо. Это не опасно, но вниз спускаться сейчас не нужно. Эта штука обычно сопровождается галлюцинациями, а оно неприятно, поверьте моему опыту. Подождем немного, оно развеется.
Туман висел до семи утра, пока поднявшееся выше солнце не прогрело воздух. И как только белое полотно поднялось вверх и, разорвавшись на клочья, сгинуло в чистом синем небе, стихли все звуки – никто больше не ходил на улице и по первому этажу. Пенка, уверенно махнув в сторону Черемушек, первая спустилась, точнее, просто спрыгнула на землю, дополнительно смягчив прыжок боевой рукой.
– Там Прохоров. Там тонкая грань, там можно выход. Ждать надо, друзья.
Иная села на асфальт, замерла, и я почувствовал в ушах тихое, ватное шипение, похожее на белый шум. Через несколько минут Пеночка поднялась.
– Не могу звать зверей. Другие. Не слушают. Боятся. Идем так. Где деревья.
– Пеночка, не нравится мне такой путь. – Я с сомнением взглянул в сторону Битцевского леса, точнее, того, что от него осталось.
– Город нет. Там, впереди, большие дома. Много мертвых рядом. Злые, опасно. Лес пройдем. В лесу место.
Я решил довериться Пенке, и отряд двинулся вперед. Высотки и проспекты остались за спиной, и мы медленно шли между голых, мертвых стволов по необычно светлой, твердой, как бетон, земле. Подошвы хрустели на тонкой сухой корке, свернувшейся лохмотьями, тонкими свитками – странно, был всю ночь проливной дождь, вон, асфальт сзади до сих пор везде мокрый, лужи, а тут – словно пустыня, сушь. И чувствуется, как немного жарит от земли, поднимается сухой, как в сауне, воздух.
Гайка, брошенная в прогал между деревьями, исчезла с коротким, трескучим хлопком. И через секунду там, между сухими стволами, вспух, налился солнечно-ярким светом небольшой шар. С тихим звоном полетел над землей, покачиваясь и сверкая слепящими боками, пока не столкнулся с деревом, растекшись по нему ручьями необычно яркого, дымного пламени. В лицо пахнуло густым жаром, а воздух между деревьями взялся мелким, знойным дрожанием и заметными волнами. И детектор на поясе тут же выдал заполошный треск – похоже, рядом с аномалией резко повысился фон.
– Так, друзья, в сторонку. Пенка, ты точно уверена?..
– Да, Лунь. Тут есть места, где Прохоров может пройти. Мало мест. Ближнее там, где кончается лес. За вторым местом идти очень далеко, река, высокие башни. Третье место совсем далеко. Там Прохоров показал железных людей больших. Женщина, мужчина, на камне, руки вверх тянут вместе. Картинка в голове. Но далеко совсем. Идти опасно.
– Да уж, Пеночка, посмотрел бы я в Зоне места, где идти не опасно. Ладно, лес так лес. Самым малым пошли.
Чувствую, как катают мураши по спине свой холодный танец. Честное слово, лучше бы через город прошли, пусть и крюк. Но Пенке виднее, надо полагать, – все-таки Зона ей дом родной.
Кое-где между стволов на серой земле я видел мелкие белоснежные косточки, высушенные и очищенные, или черные, сухие мумии некрупной живности. Воздух явственно пах сероводородом и немного озоном. Уже третий раз мы уходили в сторону, огибая блестящие пятна на земле или невысокие, плотные пылевые смерчи, возникавшие в месте броска камешков, – гайки у меня уже почти все вышли, и я берег остатки «инвентаря». Лес начинал жарить, как хорошо натопленная печь, – благо, «Кольчуги» позволяли не преть на ходу, но столбик термометра, я был готов поручиться, давно перевалил за сорок.
Возле обширного, антрацитово-черного пятна остеклованной от жара земли я заметил знакомый аноб. Синее, как самая чистая лазурь, блестящее веретено «трещотки», покачиваясь, стояло у самого края аномалии. Что-то в ней было от стеклянной елочной игрушки, глянцевитой, в ярких солнечных бликах, хотя, конечно, несмотря на внешнюю хрупкость, даже прямое попадание пули не оставляло на ней следов. Но стрелять по ним с целью проверить на прочность желающих не находилось: на этот аноб НИИ имел постоянный и весьма высокий спрос и денег не жалел.
В центре аномалии, в клубах и желейной тряске раскаленного воздуха, покачивались, как синие поплавки, еще несколько «трещоток», одна из которых была просто невиданных ранее размеров – длиной, наверное, с локоть. Но добраться до них, увы, возможным не представлялось. А вот с крайней, сантиметрах в тридцати от краев сплавившейся в стекло земли, можно было что-то уже и похимичить.
– Отряд, стоп. Я сейчас.
– «Трещотка»? – Хип тоже запеленговала анобы, и глаза ее загорелись азартом. – Давай, я подстрахую.
Пробрасывая камешками и пластинками сухой глины каждый сантиметр, я осторожно пополз вперед, к артефакту. В рост подходить точно не следовало – почти идеально круглое, под двадцать метров в диаметре, пятно стекла могло говорить о том, что аномалия невидимо продолжалась в воздухе гигантской сферой. Тем более что и само пятно не плоское, а такой характерной чашей выдавлено – видно, и в глубине все расплавилось и перекипело. Даже на расстоянии чувствую, как прет оттуда вулканический жар, а «трещоткам», видимо, все равно – мирно так покачиваются на месте, словно волчки, и по-прежнему морозные такие, даже электрически-синие.
– Нормально, Лунь, скачков нет, ничего сверху не опускается, – послышался обеспокоенный голос стажера. Волнуется Хип, переживает, но отговаривать в аномалию лезть не пытается. – Пробуй захватить.
Разложив телескоп щупа на всю полутораметровую длину, я дотянулся пинцетом до «трещотки». Огнеупорный легкий пластик пустил дымки, но тройные цанги все же ухватили артефакт, а в лицо при этом пахнуло таким жаром, что как будто даже треснули волоски в бровях. Ничего, порядок… есть добыча.
Несмотря на сильный жар, «трещотка» была прохладной, легкой и гладкой. Встряхнув ее как следует и услышав характерный сухой треск, я определил ее в соседний с «аквариумом» контейнер.
