В-третьих, телевидение не может работать, например, в отличие от радио, в качестве фона, оно целиком захватывает внимание зрителя. Известным канадским теоретиком М. Маклюэном было введено в обиход разделение всех СМИ на «горячие» и «холодные»
[133]. Если горячие СМИ, по его мнению, характеризуются низкой степенью участия аудитории, то холодные — высокой степенью ее участия. Именно поэтому Маклюэн отнес телевидение к холодным СМИ — оно захватывает все внимание зрителя. «Его (телевидения) скорость не позволяет альтернативным образом выработать свою собственную позицию»
[134], — считает специалист по связям с общественностью Г.Г. Почепцов. Особенно это относится к прямым эфирам, когда пресловутый «эффект присутствия» корреспондента на месте событий практически блокирует критическое восприятие действительности. Более того, одно и то же сообщение, помещенное в телепередаче, в газете или по радио вызовет разный эффект: телевизионному сообщению поверят по приведенным выше причинам в разы больше.
В-четвертых, телевидение отличает низкая целостность. Отмечается, что пресловутая фрагментарность сознания современного человека, упомянутая в первой главе настоящей работы, в значительной мере обусловлена именно проникновением телевидения в жизнь граждан. Постоянно сокращается время телепередач, исчезают познавательные, аналитические передачи, а само содержание передач разрывается рекламой, что довольно сильно разрушает целостное впечатление от их просмотра.
Тот же Маклюэн отмечает, что телевизионный образ противоположен кинокадру, в нем есть, как он полагает, «низкая определенность» и «малая насыщенность данными» по сравнению с кинокадром, который, по его мнению, «не дает подробной и детальной информации об объектах»
[135].
Кроме того, именно отсутствие этой детальной и проверенной информации приводит к тому, что у граждан формируется весьма фрагментарное и приблизительное представление как о политике, так и о важных социальных проблемах. «Телевидение рождает близорукость»
[136], — заключает Маклюэн, назвавший телевидение «застенчивым гигантом» за его неприспособленность к освещению спорных тем.
В-пятых, распространение телевидения гораздо больше, нежели другие СМИ, повлияло на публичную сферу: изменился характер политических дебатов, выступлений политиков; образы лидеров, которые стало возможно тиражировать при помощи телевидения, их имиджи стали важнее их политических взглядов и убеждений, подменили их собой. Кроме того, как отмечает С.Г. Кара-Мурза, «телевидение превратило политический язык (дискурс) из конфликтного в согласительский — политик, создавая свой имидж, всегда обещает “сотрудничать со всеми здоровыми силами”»
[137]. По его мнению, телевидение чрезмерно персонифицирует социальные отношения и противоречия, представляет их через столкновение лидеров, а не идей. Однако наиболее серьезные изменения коснулись сферы политических дебатов.
Если задаться сегодня вопросом о том, какой кандидат больше понравился нам в ходе политических дебатов, то получится, что мы оценивали не столько то, что он говорит, сколько «скорость, с которой он говорит, то, как он улыбался, его отношение к оппоненту и аудитории»
[138]. Мы все больше оцениваем его подготовку к дебатам, сравниваем поведение кандидатов. «Теледебаты побуждают нас выбирать в Вестминстер тех, кто обладает голливудскими качествами»
[139], — считает английский журналист И. Азим.
Данный факт наиболее наглядно можно продемонстрировать на примере первых телевизионных дебатов, предшествовавших президентской избирательной кампании 1960 г. в США, между харизматичным и абсолютно голливудским образом Дж. Кеннеди, как нельзя лучше подходившим для его массового тиражирования, и сухим и «нетелевизионным» образом Р. Никсона.
Аналитики того времени предсказывали, что в радиодебатах Кеннеди обязательно проиграл бы Никсону и исход президентской гонки мог бы быть иным. В качестве аргумента приводится тот факт, что на подсознание слушателя значительное влияние оказывают тональность и тембр голоса выступающего: высокий тембр голоса Кеннеди и его «гарвардский акцент» воспринимались бы аудиторией как менее искренние, тогда как низкий голос Никсона казался более правдоподобным. Именно поэтому Кеннеди советовали избегать радио и использовать телевидение — при зрительном восприятии Никсон неизменно проигрывал широкой улыбке и обаянию Кеннеди.
Если обратиться к нынешней ситуации, то исследования, проведенные в Гарварде, показывают, что средняя продолжительность непрерываемой политической речи на телевидении сократилась с 43,3 секунд в 1968 г. до 9,8 секунд в 1988 г. Кроме того, если в 1968 г. политические фигуры говорили примерно минуту не прерываясь в 20% всех новостных выпусков, в 1988 г. этого не было зафиксировано ни разу.
Сегодня по правилам выступления в теледебатах США речь участника должна длиться не более семи секунд, тогда как именно связная речь, «постепенно покинувшая телевизионные студии, на самом деле остается одной из самых действенных форм сопротивления манипулированию и утверждения свободы мышления»
[140].
В-шестых, присутствие телевидения в зале, на месте событий способно изменить как логику происходящего, так и поведение тех, на кого оно направлено. Если они начинают попросту работать на камеру, следуя рекомендациям своих пиарщиков, то события под прицелом телекамер могут попросту начать обретать новый смысл. Так, П. Бурдье приводит в качестве примера забастовки 1986 г. во французских лицеях, которые не носили политического характера, но под влиянием журналистов, боявшихся упустить повторения событий мая 1968 г. и постоянно расспрашивавших участников об их политических требованиях, приобрели политический окрас и стали в некоторой степени инструментами создания новой реальности, а не отображения существующей.
Даже уличные протесты и демонстрации сегодня тщательно планируются, чтобы быть в нужном свете показанными по телевидению. То же касается и выступлений первых лиц государства. Если вспомнить первый прямой эфир Президента РФ В. Путина, состоявшийся в декабре 2001 г., мы увидим следующее: выступлению предшествуют кадры Кремля и Красной площади (символы власти), затем изображение Президента на фоне флага, диктор отмечает, что в стране 11 часовых поясов, и вопросы начинают идти из самых восточных частей страны, постепенно сдвигаясь на Запад. В ходе эфира Президент переходит на личное общение, обращается к собеседникам по имени (известный вопрос «Простите, как Вас зовут?), в результате чего не только пропадает анонимность, но и собеседник начинает вести себя иначе, становится более сдержанным в своих словах, у самого разговора возникает при этом доверительная атмосфера.
