– Может, в прошлой жизни ты была альпинисткой, – всё ещё рыскали мои руки под одеялом в поисках её щиколоток.
– Скалолазкой скорее.
– Не вижу разницу, – не находили мои ладони ничего кроме пустоты.
– Немудрено. Ты вообще женщин не замечаешь, – смеялась Шила.
– После того как женился.
– Ладно, неси чай. Только чёрный.
– С чабрецом?
– С бергамотом.
– Бергамот мне всё время напоминает бегемота или, по крайней мере, его родственника.
– Бергамо – это город в Италии.
– Ну, давай, расскажи мне ещё, что там жил Труффальдино, что слуга был смышлёным малым, что служил сразу двум господам.
* * *
– Уважаемые дамы и господа, просьба не волноваться, наш самолёт совершит вынужденную посадку в одном из живописнейших уголков Германии, в долине реки Рейн. Мальчики налево, девочки направо. – Все почувствовали внутри себя, что самолёт продолжал снижаться. Самые отчаянные улыбнулись шутке пилота. Другие беспокойно забегали глазами.
– Что это?
– Где? – посмотрела на меня сквозь очки жена. Позже она вставит линзы, и это будет уже совсем другая женщина. А сейчас она смотрела на меня, как студентка, случайно забравшаяся ко мне в постель.
– У тебя все колени в книгах. Что читаешь?
– Знаешь, чего мне стоило сказать ему: «Уходи, я тебя не люблю?» Это как вырезать часть себя, как аборт сделать самой себе, – процитировала мне жена… Она вспомнила про синяк на коленке, который появился недавно. Синяк был знатный, с небольшую тучку на небе кожи. «Вот так вот ходишь – бродишь по жизни, получаешь тумаки, неизвестно где, от кого, бьёшься, пока не прибьёт к какому-нибудь острову, который по ошибке сначала примешь за материк». Шила прикрыла синяк своим смущением, а потом одеялом.
– А позитивнее ничего нет? – поставил я поднос с чашками на постель прямо перед Шилой.
– Море ей снилось так часто, что даже её карие глаза начали менять цвет, – перевернула страницу Шила.
* * *
«Дворник», – слышала Шила сквозь сон, как скреблась в углу зимы лопата. «Он убирает пыль, зимнюю пыль с дорог, которая за ночь упала с неба. Значит, в комнате, как бы она ни была мала, тоже есть небо… За ночь я тоже, наверное, покрываюсь пылью, иногда я её даже чувствую, когда встаю ни свет ни заря, чтобы смыть холодной водой в ванной, над раковиной повесив своё лицо на зеркало. Потом убираю пыль щёткой с зубов. Потом вытираю лицо полотенцем. Это и есть влажная уборка». – Она посмотрела на телефон, тот вот-вот должен был запищать. – «Надо сделать уборку, надо».
Жена вошла в фазу Луны. Три, пять дней передышки в постели, чтобы соскучиться как следует. «Каждый день вместе, как такое возможно? Какое издевательство над личностью. Даже когда ей хочется побыть наедине». В каждом браке есть свои лишние детали. Делать в постели абсолютно нечего, кроме как спать. Кровать, похожая на кладовую, в которой мы держим на привязи из простыней свою любовь. Дикую, кусачую, капризную, взаимную. Жена у меня качественная, это вам не китайская подделка, не те, что сейчас предлагают, не то, чем сейчас забиты улицы, кафе, кинотеатры, ширпотреб, моя жена – настоящая русская женщина.
Артур лежал на спине и смотрел в потолок. «Кажется, выспался».
«Шила, конечно, не то, что Тельма. Она была крайне терпелива и материлась только в крайних случаях. От радости». – Марс уткнулся взглядом в вельветовое манто неба, что клубилось утренней дымкой по всему горизонту. Самолёт расщеплял носом редкие волокна облаков, которые попадались в воздухе. Он вспомнил свою первую дикую любовь, как кисть её дымила сигаретой, когда мы делали кофе-брейк после первого раунда, после первой пары в университете… постели. Когда губы наши боролись с молчанием. Мы пытались шутить: «Скучно тебе со мной? Что ты зеваешь». – «Не, просто хочется целоваться». Конечно, она была старше, конечно, ей было любопытно, но неинтересно со мной, потому что я ветрен, как питерская погода, и ей нужны были не просто карта звёздного неба с тёплыми циклонами, а точный прогноз по всему фронту. Ей нужна была определённость. Мы смеялись, мы издевались друг над другом, мы болтали за жизнь, она не любила болтать, у неё не было такой дурацкой привычки, она оставила эту прихоть людям. Жизнь была выше всей этой словесной чешуи. Конкретней. Мы же рады стараться за чью-то общую жизнь, совсем не ту, которую мы проживаем, совсем не ту, что бессоннит наши ночи, что беспокоит дни, это называется болтать ни о чём. Пальцы словно губы зажимали сигареты. Их поза – выражение скуки. Было впечатление, что именно руки ведут беседу. Они то поднимались, то опускались на два тона ниже, унося за собой и плечи. Им было сподручней вести бесполезную беседу, сколько было уже сделано впустую этими самыми руками. Сколько ещё будет. Марс курил своё, Шила – своё за несколько тысяч километров от него. Между парами, между этажами она курила и смотрела на стену, вымазанную голубым. Мысли Шилы тоже были выкрашены в голубой, а может быть, они со стеной думали об одном. Вслед за непонятными расплывчатыми думами приходил Яков, он всегда приходил позже, он пытал студентов до последнего. Я протягивала ему сигарету вместо руки в знак приветствия. Он улыбался. «Что за манеры?» – «Я собираюсь с тобой дружить». – «Зачем этот вялый секс. Я же жид», смеялся он бесстрастно, потом брал сигарету, прикуривал. Марс упрямо искал потерянную мысль, чтобы снова переключить канал на Тельму. «Тельма, Тельма, где твоя Луиза?» Луизой звали дочь Тельмы. «В садике она, что ты спрашиваешь? Не знаешь разве, где мы отучаем от себя своих детей». – «Садик, сколько садизма в этом слове, вы не находите? – «Сейчас садика днём с огнём, я полгода потеряла, чтобы в него попасть», – заметила Тельма. «Женщинам всегда кажется, что они теряют время, неважно даже где, на работе, в постели с мужем или не с мужем, на кухне, но они его теряют, даже на курорте, если отдых затянулся более чем на десять дней. Оттого многие из вас ходят потерянными». – «Слышь, ты, ты не обобщай», – затушила свой хабарик об зажигалку Тельма. – «Вот будут у тебя дети, тогда и будешь рассуждать о потерянном времени».
«Зачем мне дети, я сам ребёнок», – улыбался Яков Шиле. – «Мне с мамой хорошо». – «А я вот свою давно не видела, надо бы навестить», – подумала она про себя… и про свою мать. – «Тебе уже скоро 35, а ты всё с мамой. Женился бы, чего ты тянешь». – «Ещё не созрел, да и с женщинами, как с садиками, встречался с одной целых полгода, а она мне так и не дала». Тельма засмеялась: «Я даже знаю, что рассказывает она, та женщина: “Встречалась с одним, а он даже не смог меня поиметь ни разу”». – «Не смейся, это было не главное». – «А что главное?» – «Главное, чтобы мы были одной веры, я хочу сказать – верили в одну цель». – «Давай только сегодня без Торы». – «Хорошо, тогда скажи мне, что является главным в знакомстве для женщины?» – «Для неё главное – вовремя и со вкусом перекинуть ногу, когда она сидит перед тобой».
«Опять ты о своём, и это всё?» – снова достал пачку сигарет Марс, словно магазин боеприпасов, где ещё оставались патроны. – «Неужели тебе тоже нужна пресловутая уверенность в завтрашнем дне?» – предложил Тельме. Та взяла. – «Чем короче юбка, тем она уверенней», – затянулась Тельма, когда я поднёс огонь к её сигаретке.
