– Наши филологические девы только с виду свободные и открытые, а копнёшь чуть глубже, внутри каждой свой драмтеатр. Обратно уже захочется не на велике, а на самолёте ноги уносить. А ты ему что ответила?
– Да нет, не холодные, просто весна была поздняя.
– Смеялся?
– Постоянно. И больше не закрывал. Как открыл передо мной буфет с прекрасным итальянским фарфором, так больше и не закрывал.
– Значит, симпатичный?
– Да, ничего себе Челентано.
– Может, он ещё и поёт?
– Я сразу дала ему понять, что замужем и кофе не будет.
– Верность, как же я её люблю, твою верность, иногда даже больше, чем тебя.
* * *
Иногда я завтракал один. Жена ещё обнималась с Морфеем, придавленная им, я молча ревновал на кухне и переваривал, помешивая ложкой кофе, что тоже не хотел из турки подниматься. Наслаждаясь медленным рассветом, я понимал, что женщине необходимо больше спать, чтобы выглядеть красивой. Воскресенье – один из тех редких дней, когда не обязательно воскресать к 9 утра, можно к обеду.
– Он тебя просто-напросто покупает.
– Ценит.
– Ценность будет падать, как только купит. – «Как у машины, примерно, на 10 % в год», – подумал я про себя, упираясь в картинку телевизора.
– Красавица. – В этот момент «красавица» из его уст звучало для неё как Уродина.
– Не надо меня строить, я уже построена.
– Чего ты хочешь?
– Быть счастливой.
– Выйди замуж и будь счастлива! А если не поможет, то разведись, снова почувствуешь себя счастливой.
Он не любил её, он понятия не имел, что это такое, а может быть, просто гениально играл роль человека, не способного на любовь. Я не знал этого актёра, мне хотелось верить ему. Его партнёрша играла хуже, возможно, накануне она поссорилась со своим настоящим и текст их спора отличался от текста сценария.
Жизнь наша была то театром абсурда, где сурдопереводчиками были гениталии, то театром влюблённых теней, где от счастья я становился её тенью, она – моей… Я помешал кофе и облизнул ложку. Положил её на стол, капля напитка ушла в скатерть. «Без жены можно делать всё что угодно. Будь здесь она – я бы получил уже замечание, но что ещё хуже, я бы так не сделал, предвидя опасность».
– Ты спишь уже?
– А ты как думаешь?
– Я не думаю, я звоню.
– Герой. Как мне любить тебя?
– Да какое это имеет значение. Главное – меня, детка.
– Я прошу тебя об одном, не называй меня деткой.
– Хорошо, крошка.
– Ты неисправим.
– Какая шикарная у тебя душа! Чувствую себя в ней, как в тёплой постели.
– Как же ты мне надоел. Посмотри, на кого мы стали похожи.
– На кого?
– Друг на друга.
– Ты лучше.
– Я буду лучше, но мне нужно страну с любопытным солнцем, которое будет постоянно подглядывать за мной.
«У неё, конечно же, были свои тараканы в голове. Однако уничтожить их значило потерять свою привлекательность».
– Знаешь, что самое ценное. С тобой мне всегда хотелось быть женщиной.
– То есть?
– Ты всегда понимал, когда мне хотелось. – «Он всегда был моим датчиком, который определял степень шизофренизма общества и меня в целом», закрепляла свои слова мысленно Шила. «Если мне за него становилось неудобно, значит я была таким же, как и все, равнодушным, закрытым, убогим членом этого самого общества, неспособным идти к другим измерениям, кроме веса, роста и счёта в банке». Больше всего её беспокоило, что она, независимая и самодостаточная, была к нему неравнодушна, понятия не имея, каким асфальтом можно было устранить эти неровности души.
– Конечно, всё время быть придавленным впечатлением от твоей груди.
– Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьёзным?
– С тобой нет, не могу. Твой воинственный дух меня веселит.
Он шептал ей что-то на ухо, словно в микрофон, а она только улыбалась тихо, словно заворожённая публика.
– Давно ко мне не подходили так близко.
– Поэтому я подъехал.
– Наехал.
– Я не настолько жесток. У меня шипы. Хотя женщины так и норовят под колёса. Вчера встретилась одна.
– И что?
– Хочу жениться.
– А что за спешка?
– Боюсь передумать.
– А ты не бойся.
– А я уже боюсь, потому что ты всё принимаешь превратно, особенно если я начинаю на эту тему шутить.
– Значит не смешно.
– Я боюсь тебе что-то говорить про других женщин.
– Короче.
– Короче, вчера чуть не наехал на одну. Она в наушниках, дальше телефона не видит и не слышит.
– Наличие жаркого солнца, при полном отсутствии личной жизни.
– Я так и подумал.
– Думать надо меньше.
– То есть давить? Я не настолько жесток. У меня же шипы.
– А ты до сих пор не переобулся? Уже лето скоро.
– Думаешь, снега больше не будет?
– Мужчины тоже безумны по весне, или это единичный случай?
– У мужчин есть тормоза. А вот у вас нет. Что ты скажешь о безумии женщин в разгар весны?
– Каждой крыше свой навигатор.
* * *
Живые розы в горшке, которые подарил ей Артур, быстро отцвели. «Почему же недолги некоторые любови», – подумала про себя Шила. Она обрезала ветки, надеясь, что кустик разродится вновь через некоторое время, так и случилось. У одной из веток появился бутон, который медленно рос, пока не взорвался одной долгожданной красотой, одним бархатным чувством прекрасного. Шила внимательно любовалась цветком, даже подумывая пересадить его в горшок побольше.
* * *
– Вчера ходила в бар. Хотела разменять одиночество на мужчину.
– Ну, и как?
– Нет у них.
– В пятницу надо было идти, чего ты в среду решила? Или тебе нужен был посредник?
– В посреднике не нуждаюсь, субботник не помешал бы.
– У меня в квартире тоже бардак, – соврала Шила, озираясь на чистоту и порядок своей квартиры. Звонила её подруга Джульетта.
– Зато у тебя в голове порядок. Тебе не надо ходить с объявлением на лбу:
«Меняю однокомнатное одиночество со всеми удобствами на кусок пляжа с мужчиной. Меняю одиночество на мужчину или отдам в добрые руки своё одиночество…»
А ты пиши честнее: «Меняю одиночество на кофе, кофе на мужчину. Коньяк не предлагать, уже был. В противном случае напьюсь». Из серии: если в баре нет приличных мужчин, продолжай потягивать мартини, приличные мужчины, они появятся.
