– Без комментариев. Без комментариев, без комментариев. Без комментариев по поводу без комментариев.
И снова стайка мальчишек, стоящих с разинутыми ртами. Дрожание тюлевой шторы. Уличный холод после жарко натопленного дома обжигал. Краули едва успел убрать руку с диктофоном от захлопывающейся двери машины. Я подала назад и выехала, даже не глянув на дорогу.
– Вот же мелкое дерьмо, – сказал Стив, отряхивая пиджак, как будто на него упала перхоть с лысины Краули. – Очень вовремя. Как раз успеет к вечернему выпуску.
Детективы отказались опровергнуть слухи о маньяке. Детективы не отрицают возможности появления нового серийного убийцы. Террор против женщин района? Детективы: «Без комментариев».
Я понятия не имела, куда мы едем, адреса Люси Риордан у нас не было, но все равно гнала как на пожар.
Детективы сожалеют, что заехали журналисту в его поганую рожу.
В последнее время Краули слишком часто и слишком быстро оказывается на моих местах преступления. Я с ним уже как-то поцапалась. В тот раз он пытался вытянуть подробности из подростка, который видел, как его папаша-дилер получил две пули в затылок. Я тогда сказала говнюку, что если он не отвалит от ребенка, я арестую его за препятствование следствию. Краули удалился, бормоча под нос о полицейском произволе, свободе прессы и Нельсоне Манделе. И я вовсе не одна такая. Добрая половина полицейских в городе велела Краули проваливать, поэтому вроде бы у него нет поводов мстить мне лично. Но даже если в его крохотном мозгу произошла фиксация именно на моей особе, это не объясняет, как ему удается узнавать о моих расследованиях с той же скоростью, что и мне.
Конечно, у журналистов есть свои способы добывать информацию, и таким они с нами не делятся. У Краули наверняка имеется сканер, настроенный на полицейскую волну в рабочие часы и на частоты секса по телефону во все остальное время. И все же стоит попробовать выяснить.
Невозможно работать в Убийствах, если у тебя нет дара проникать под кожу другому человеку, извиваться там и мучить его, пока он не выложит все, что знает, только бы избавиться от тебя. Ты должен быть готов к этому и должен желать сделать это, даже если напротив тебя сидит заплаканный ребенок, потрясенный смертью отца. Ни я, ни Стив не являемся исключением из правила, хотя Стиву очень хочется думать, что он-то как раз является. Я не слишком удивилась, когда впервые поняла, что некоторые парни пользуются этим умением не только для допросов. Такая черта прирастает к тебе, как пистолет к бедру. Когда кобура пустая, ты ходишь скособоченный. Есть такие, которые просто не могут вести себя иначе. Они пользуются этим, чтобы добиваться нужного, и готовы пройти по голове у любого, кто встанет у них на пути, или сломать того, кого посчитают нужным сломать.
Стив молчал, и это правильно с его стороны. Я даже не заметила, как заехала в Феникс-Парк, – может, из-за того, что это единственное место, где я могу спокойно вести машину, не бесясь из-за пробок и идиотов. Дорога шла прямо, между широкими лугами и рядами огромных старых деревьев. Наша машина дребезжала от натуги, словно мы ее вот-вот загоним.
Я сбросила скорость и аккуратно съехала на обочину, предварительно посигналив габаритами.
– Нужен адрес Люси Риордан. У меня есть номер ее мобильного.
Мы вытащили наши телефоны. Стив позвонил своему человеку в телефонную компанию и включил громкую связь. Раздались длинные гудки. Из-за деревьев на нас смотрел олень. Я сообразила, что так и не сняла бахилы. Хорошо еще, что нога не соскользнула с педали и мы никуда не врезались. Я стянула их и кинула на заднее сиденье. Солнечный свет все еще пробивался едва-едва, словно рассвет только что наступил.
2
Приятель Стива сообщил домашний адрес Люси Риордан в Ратмайнсе, место работы – театр «Фонарь» и дату рождения, из которой следовало, что ей двадцать шесть лет.
– Сейчас только половина девятого, – сказал Стив, – она должна быть дома.
Я проверила голосовую почту. Новое сообщение. Просто жду не дождусь прослушать.
– Да она еще не проснулась, как и все нормальные люди в воскресное утро. – Парк меня раздражал. Небо за окном машины было совершенно пустым, ни одной птицы, огромные деревья, казалось, сжимают вокруг нас кольцо. – Ты поведешь беседу.
Из-за того что у меня нет законных оснований арестовать Краули, или дать ему в морду, или сказать шефу, куда он может засунуть себе криминальную бытовуху, я готова откусить голову первому встречному. И мне не очень хочется, чтобы им оказался наш главный свидетель. Обычно я не такая. Конечно, характер у меня не сахар, но я умею владеть собой вне зависимости от того, как погано мне. Даже в детстве, совсем еще маленькой, я умела терпеливо ждать, пока намеченная жертва не объявлялась в поле зрения, а затем спокойно выбирала нужные момент и дистанцию, чтобы разобраться с гадом. Однако после перехода в Убийства я подрастеряла это свое свойство. Срывов пока не случалось, но по чуть-чуть, понемногу я начинала слетать с катушек. За последние месяцы несколько раз мой характер только чудом не вырвался на волю и не сотворил бардак, последствия которого я бы разгребала всю оставшуюся жизнь. Недавно я едва не сказала свидетелю, что его тупость несовместима с жизнью. Даже рот уже открыла, спасибо, встрял Стив с каким-то пустячным вопросом. Но в один прекрасный день его не окажется рядом, чтобы вовремя схватить меня за руку, – я точно это знаю. А еще я точно знаю, что в этот самый момент весь отдел набросится на меня, как стая голодных акул. Они разнесут эту историю по всем полицейским участкам, станут смаковать, как мою непристойную фотку, и каждый божий день, до самого конца моей карьеры кто-нибудь будет тыкать меня лицом в грязь.
Убийства – не то что другие отделы. Наш отдел работает с точностью часового механизма. Заточен и беспощаден, как бритва. Гибок и стремителен. Похож на большую кошку в прыжке или на хорошо пристрелянное ружье. Когда я проходила практику в качестве патрульной при Главном управлении, некоторых из нас отправляли в Убийства для всякой мелочевки. Вести протокол или обходить квартиры. Но даже мельком глянув на работу Убийств, я уже не могла отвести взгляда. Я влюбилась.
Вот только за время моей работы тут кое-что изменилось. Как выяснилось, механизм отдела отлажен столь точно, что принимает далеко не каждого. Нрав у кошечки оказался колючий и дикий, и отдача у ружья, как выяснилось, неслабая. Я пришла в неподходящее время и очутилась не там, где нужно.
Во-первых, у меня нет хрена, а это главный инструмент в раскрытии убийств. За все время существования Убийств тут служило не более полудюжины женщин. Уж не знаю, сами они сбежали или им придали ускорение, но к моему приходу ни одной в Убийствах не было. Некоторые парни считали это нормальным порядком вещей. Им казалось просто наглостью с моей стороны расхаживать здесь, как будто я имею на это какое-то право. Меня следовало проучить. Так думали далеко не все – вначале, по крайней мере. Но тех, что думали так, мне хватало. Первые недели они изучали меня, как хищники изучают свою жертву, запертую в клетке. Сначала это были мелочи – шуточки типа «сколько женщин нужно для…», замечания о том, что я веду себя так, будто у меня бесконечный пмс, намеки, как же я должна быть хороша во всем, раз сумела заполучить это место. Просто чтобы посмотреть, стану ли я смеяться вместе с ними. Как любые хищники, они хотели, чтобы жертва вела себя смирно, послушно сносила оскорбления, чтобы и не помышляла восстать – она должна молча делать все, что скажут.
