– До чего же тебе не терпится получить новую порцию.
Она не могла призвать на помощь магическое пламя. Даже искорку.
Кэрн прошел к горке дров возле жаровни и бросил несколько поленьев в угасающий огонь. Голодное пламя сразу же набросилось на дрова.
Магия Аэлины не отзывалась. Все, чем ее кормили и поили сквозь узкую щель маски, отдавало железом.
Поначалу она вообще отказывалась есть и пить. Чувствовала привкус железа и выплевывала. Когда она чуть не умерла от обезвоживания, ей насильственно влили в рот воду. Затем позволили голодать, пока она не сдалась и не проглотила все, что поставили перед нею. Со вкусом железа или без – это ее уже не волновало.
Она редко вспоминала о моменте своей слабости. Как же ликовал Кэрн, увидев, что она ест. И как бесновался потом, не сумев сломить ее дух.
Кэрн подбросил дров в другую жаровню и щелкнул пальцами.
– Можешь справить нужду в коридоре, – сказал он Фенрису. – Потом возвращайся без промедления.
Громадный волк вскочил, словно невидимые руки призрака подняли его с пола, и бесшумно исчез за дверью.
Маэва предусмотрела даже это, наделив Кэрна властью приказывать Фенрису, когда тому есть, пить и справлять нужду. Она знала: порою Фенрис намеренно забывал о телесных потребностях. Даже внутри ящика было слышно, как он поскуливает от боли.
Это не относилось к ее снам. Реальность. Жуткая реальность.
Кэрн неторопливо разглядывал ее. Опытный фэйский воин, обученный всему, кроме понятий о совести и чести.
– И как же, Аэлина, будет происходить наша вечерняя игра?
Она ненавидела звук собственного имени в его устах.
Вместо ответа Аэлина оскалила зубы.
Рука Кэрна метнулась с быстротой гадюки и больно сжала ей горло.
– Ах, сколько гнева! Даже сейчас.
Она не расставалась с гневом ни на мгновение. Погружаясь в огненное море, бурлящее внутри, рассказывая истории тьме и пламени, она всегда ощущала гнев. Он вел ее через дни терзаний, не давая окончательно сломаться.
Пальцы Кэрна еще больнее впились ей в горло. Аэлина не смогла подавить стон.
– А ведь достаточно нескольких твоих слов, принцесса, и все кончится, – проворковал Кэрн, наклоняясь к ней. Его дыхание проникало через ротовую щель маски и противно жгло губы. – Несколько коротких слов – и наши пути разойдутся навсегда.
Она никогда не произнесет этих слов. Маэва не дождется от нее клятвы на крови.
Клятва означала бы полный отказ от себя, всех своих знаний, устремлений и привычек. Вечное рабство для нее самой и погибель для остального мира.
Кэрн ослабил хватку. Аэлина судорожно вдохнула. Но его пальцы оставались на ее шее, сместившись вправо.
Она прекрасно знала, куда именно сместились его пальцы. Кэрн ощупывал двойной след укуса на ее коже, между шеей и плечом.
– Как интересно… – бормотал Кэрн.
Аэлина отвернула голову и вновь оскалила зубы.
Кэрн ее ударил. Не по лицу, чтобы не отбивать пальцы о железо маски. По незащищенному животу.
У нее перехватило дыхание. Лязгнула цепь, сообщая о ее безуспешной попытке повернуться на бок.
Неслышно вернулся Фенрис и улегся на свое место у стены. В темных волчьих глазах мелькнула тревога и ярость. Он видел, как она судорожно хватала ртом воздух, как напрасно пыталась прикрыть железными рукавицами живот. Но Фенрис мог лишь смотреть.
Он четырежды моргнул. «Я здесь, я с тобой».
Кэрн этого не видел. Не заметил ее ответного моргания. Ухмыляясь, он разглядывал следы укусов, втравленных в кожу благодаря теплой, насыщенной солью воде Бухты Черепов.
Укусы оставили зубы Рована. Это были знаки, которыми он пометил свою истинную пару.
Она прогнала все мысли о Роване. Молоток с тяжелым бойком был уже в широких ладонях Кэрна. Мучитель смотрел на Аэлину, как художник смотрит на чистый холст, выбирая место для первого мазка.
– Если бы не строгий приказ Маэвы, я бы тоже приложился зубками к твоей шее, – мечтательно произнес Кэрн. – Вот и посмотрели бы, прочны ли отметины Боярышника.
В душе Аэлины зашевелился ужас. Она не впервые видела, чтó вытягивают из Кэрна долгие часы, проводимые с нею. Она скрючила пальцы и заскребла по камню, словно то было лицо ее палача.
Кэрн взял молоток в руку:
– Пора начинать.
Другой рукой он провел по ее туловищу. Аэлина дернулась от его бесцеремонного прикосновения.
– Какая ты чувствительная! – улыбнулся он и сжал ее голую коленку. – Помнится, в прошлый раз мы занимались ногами. Сейчас поднимемся повыше.
Аэлина внутренне собралась, стараясь дышать поглубже и с помощью дыхания унестись подальше, временно покинуть свое тело.
Им ее не сломать. Никогда она не принесет Маэве клятвы на крови.
Ради Террасена, ради ее соплеменников, которых она когда-то покинула, оставив наедине с ужасами адарланского завоевания. Это был ее долг перед родиной.
Аэлина погружалась все глубже, словно могла спрятаться или убежать от того, что сейчас последует.
Молоток сверкнул, поймав отсветы жаровен, и застыл над ее коленом. Кэрн затаил дыхание, предвкушая наслаждение.
«Я здесь, я с тобой», – без конца моргал ей Фенрис.
Его ободрения не остановили молотка, упавшего на колено. И крика, вырвавшегося из ее горла.
Глава 4
– Этот лагерь они покинули несколько месяцев назад.
Манона стояла на заснеженной скале, всматриваясь в темнеющие отроги Белоклычьих гор. А за горами лежал обширный Западный край. Услышав обращенные к ней слова, она обернулась.
Астерина все так же сидела на корточках возле костровой ямы, наполовину занесенной снегом. Холодный пронизывающий ветер трепал истертую накидку из козьего меха.
– Ушли в самом начале осени, – добавила первая заместительница Маноны.
Манона была того же мнения. Тени, как звали двух ее разведчиц, наткнулись на следы лагеря час назад, совершая обычный полет над местностью. Лагерь был умело спрятан на подветренной стороне каменистой вершины, однако цепким глазам разведчиц удалось заметить кое-какие «неправильности». Матерь свидетельница, Манона тоже летала над этим местом, но ничего не замечала.
Астерина встала, отряхивая снег с доспехов. Плотные, рассчитанные на непогоду, они не спасали от жестокого здешнего холода. Приходилось дополнительно согревать себя меховыми накидками.
«Они помогают сливаться со снегом», – утверждала Идда, одна из Теней. Прежде ей нравилось красить волосы в черный цвет, но сейчас, ради лучшей маскировки, она вернула свой настоящий, лунно-белый. Такого же цвета волосы были и у Маноны. Бриара продолжала краситься, утверждая, что для ночной разведки лучше оставаться черноволосой.
