Элида молча доела кашу.
Рован оказался прав: после такого завтрака ее чуть не вывернуло. Помахав пять минут мечом во дворе, Аэлина была вынуждена остановиться, чувствуя, как проклятая каша тронулась в обратный путь. Видя ее ладонь, плотно прижатую ко рту, Рован лишь усмехнулся. А потом обернулся ястребом и полетел на корабль обсуждать с капитаном их дальнейший путь.
Аэлина смотрела ему вслед, пока ястреб не скрылся в облаках. И снова Рован был прав: она должна позволить себе отдых. Может, кто-то и догадывался, чем вызвана ее передышка, но вслух ничего не говорил.
Аэлина убрала Златинец в ножны и сделала затяжной выдох. Глубоко внутри заурчала магическая сила. Аэлина согнула пальцы. Перед мысленным взором всплыло бледное, холодное лицо Маэвы.
Ее магия умолкла.
Сделав еще один выдох и тряхнув руками, чтобы не дрожали, Аэлина направилась к открытым воротам постоялого двора. За ними начиналась длинная пыльная дорога, тянущаяся в голые поля. Сплошное запустение. Забытая богами земля. Утром, пробегая по этой дороге, она вообще ничего не видела за туманом, кроме нескольких воробьев, что порхали над пожухлыми травами.
На краю ближайшего поля сидел белый волк Фенрис и смотрел вдаль. Туда, где Аэлина бегала спозаранку.
Она не стала подкрадываться. Пусть слышит ее шаги. Волчьи уши шевельнулись. Затем Фенрис вернул себе фэйский облик и встал, прислонившись к полусгнившей изгороди.
– Кто ж тебя так обидел, что ты взялся нести караул ночью? – спросила Аэлина, вытирая пот со лба.
Фенрис усмехнулся, пригладил непокорные волосы:
– Добровольно вызвался. Что, не веришь?
Аэлина выгнула бровь. Фенрис пожал плечами, продолжая разглядывать поле, дальний край которого по-прежнему был в клочьях тумана.
– Последние дни я плохо сплю. Думаю, не я один, – сказал он, искоса поглядев на нее.
– Впору создавать тайное общество тех, кто плохо спит по ночам, – усмехнулась Аэлина, ковыряя волдырь на правой руке.
– Готов вступить, если там не будет Лоркана.
– Да брось ты! – засмеялась Аэлина. – Сколько можно?
Лицо Фенриса сделалось каменным.
– Я говорил, что постараюсь. Вот и пытаюсь.
– Что-то не видно.
– Когда ты перестанешь изнурять себя по утрам, мои попытки станут успешнее.
– Я вовсе не изнуряю себя. Рован следит за мною во все глаза.
– Только поэтому ты еще способна переставлять ноги, а не ползать после самоистязания.
Фенрис говорил правду. Аэлина запихнула саднящие руки в карманы. Фенрис ничего не сказал. Даже не спросил, почему она не согрела пальцы. Или воздух вокруг них.
Повернувшись к ней, Фенрис трижды моргнул. «С тобой все в порядке?»
Окружающий серый мир прорезал крик чайки. Аэлина ответила двойным морганием. «Нет».
Вдаваться в подробности она не собиралась. Лишь задала встречный вопрос тройным морганием: «А с тобой все в порядке?»
Фенрис ответил двойным.
С ними далеко не все в порядке. Возможно, уже и не будет. Если бы остальные умели видеть дальше внешней бравады и волевых усилий… нет, лучше никому об этом не знать.
Никто не спрашивал Фенриса, куда делась его магическая способность перемещаться в пространстве. Конечно, в открытом море можно переместиться только в воду. Но даже во время учебных поединков Фенрис не применял свой излюбленный трюк.
Возможно, эта способность умерла вместе с Конналом. Может, она была их общим даром, а стала болезненным напоминанием об утрате и Фенрис просто не хотел лишний раз терзать себе душу.
Аэлина тоже не отваживалась заглянуть вглубь себя, в бушующее море. Не могла.
Так они и стояли на краю поля. Солнце поднималось все выше, рассеивая туман.
– Когда ты приносил клятву Маэве, какой вкус был у ее крови? – после затянувшегося молчания спросила Аэлина.
Золотистые брови Фенриса удивленно сдвинулись.
– Вкус крови. И силы. А почему ты спрашиваешь?
Аэлина качнула головой. Должно быть, еще один сон или галлюцинация, которые она приняла за реальность.
– Если армия Маэвы наступает нам на пятки, я всего лишь… пытаюсь ее понять. Маэву.
– Собираешься ее убить?
В животе Аэлины перевернулась съеденная каша. На языке появился вкус пепла. Аэлина пожала плечами:
– Ты предпочел бы сам расправиться с нею?
– Сомневаюсь, что я уцелел бы в поединке, – сквозь зубы признался Фенрис. – У тебя больше причин для расправы, чем у меня.
– Я бы сказала, у нас их одинаковое число.
Взгляд Фенриса медленно скользил по ее лицу.
– Коннал был гораздо лучше, чем… когда ты его видела… в конце.
Аэлина крепко сжала Фенрису руку:
– Знаю.
Над полями исчезли последние клочья тумана.
– Хочешь, я тебе расскажу? – тихо предложил Фенрис.
Он имел в виду не своего брата.
– Я знаю достаточно, – покачала головой Аэлина, оглядывая озябшие, покрытые кровоточащими волдырями руки. – Вполне достаточно.
Фенрис замер. Рука легла на эфес меча. Причиной были не слова Аэлины, а…
С неба камнем упал Рован. Почти у самой земли он вернулся в обличье фэйца, приземлился с изяществом хищника и подбежал к Аэлине и Фенрису.
Прозвенел извлекаемый из ножен Златинец.
– Что? – насторожилась Аэлина.
Рован лишь указал на небо. И на то, что двигалось в небе.
Глава 45
Камень ударял по камню. Эстфольская крепость вздрагивала. Боясь упасть, Ириана уперлась рукой в стену. Горожане, сгрудившиеся в коридоре, кричали. Некоторые стенали. Иные торопились заслонить родных от дождя каменных осколков, падавших с потолка.
Едва рассвело, а сражение уже бушевало.
Ириана вжалась в стену. Сердце бешено колотилось. Она считала вдохи и выдохи: на каком ее перестанет трясти. В прошлый раз на седьмом.
Хвала богам, сейчас ей хватило трех.
Пять дней осады. Пять дней нескончаемого кошмара. Только глубокой ночью вражеская армия устраивала себе передышку.
Шаола Ириана почти не видела, если не считать коротких встреч в коридорах и на лестницах крепости. Мимолетный поцелуй, такие же торопливые объятия. В первый раз его ранили в висок. Пустяковая рана, с которой она мгновенно справилась. Затем она увидела мужа тяжело опирающимся на трость, забрызганного грязью и кровью. В основном чужой.
Черной кровью, при виде которой у Ирианы сдавило все внутри. Валги. Демоны, обосновавшиеся в человеческих телах. Их было слишком много. Исцелением несчастных, ставших послушными орудиями валгов, она займется потом. После сражения… если они переживут осаду.
