«Ты боишься».
Так оно и было. Она пыталась завоевать сердца крошанок, но делала это поверхностно. Не показала им ни одной значимой грани себя. Утаила потрясение, испытанное ею, когда она узнала, что собственными руками убила сводную сестру. Манону всегда учили ледяному бесстрастию, и, видимо, хорошо научили. Вплоть до недавнего времени ей этого хватало.
«Ты боишься».
Да, она боялась. Всего.
Гленнис убрала руку с плеча Маноны.
– Да проляжет твой путь сквозь войну удачно и бескровно, и да приведет он тебя в родной дом.
Маноне не хотелось признаваться старухе, что у нее и отряда Тринадцати нет родного дома.
Гленнис подняла глаза к небу и вздохнула. И вдруг ее седые брови сдвинулись, а ноздри раздулись.
Манона вскочила на ноги.
– Бегите, – прошептала Гленнис. – Немедленно улетайте!
Манона выхватила Рассекатель Ветра, но не сдвинулась с места.
– Что случилось?
– Они здесь.
Манону не волновало, каким образом старуха их учуяла. К чему пустые вопросы, когда из облаков уже вынырнули три дракона и ринулись к крошанскому лагерю.
Манона сразу узнала драконов и всадниц, управлявших ими. Крошанки лихорадочно заметались.
Итак, верховные ведьмы трех кланов Железнозубых нашли их. Они явились сюда с намерением положить конец своеволию Маноны, которое тянулось с лета. С ее бунта в Морате.
Глава 56
Три верховные ведьмы прилетели одни. Это не остановило крошанок. Похватав метлы, они спешно поднялись в воздух. Некоторые дрожали, но не от страха. Узнали, кого принесли к ним ветры.
Манона тоже ощутила легкую дрожь и покрепче сжала эфес Рассекателя Ветра. Верховные ведьмы опустились невдалеке от очага Гленнис. Их драконы подмяли под себя неубранные шатры.
Астерина и Соррель мгновенно оказались рядом. Треск ломающихся опорных шестов и рвущейся материи заглушал шепот Астерины:
– Тени уже в воздухе. Они сигналят, что вокруг все пусто.
– Никаких приближающихся шабашей?
– Нет. И никаких следов Искары и Петары.
Манона сглотнула. Значит, предводительницы кланов действительно прилетели одни. Откуда – неизвестно. Как нашли лагерь – тоже.
Или выследили.
Манона решительно прогнала эту мысль, не дав осесть в голове. Не могла она притащить верховных ведьм в крошанский лагерь. Однако ропот крошанок, косящихся на Манону, свидетельствовал, что они именно это и думают.
Драконы улеглись, подвернув длинные хвосты с ядовитыми шипами.
За спиной Маноны послышались шаги. Она почувствовала запах Дорина.
– Это и есть…
– Да, – тихо ответила она.
Сердце Маноны колотилось. Верховные ведьмы спешились, однако не подняли рук, возвещая о запросе на переговоры. Нет, они молча приближались к очагу, где еще продолжало гореть драгоценное пламя.
– Не вмешиваться! – предупредила Манона Дорина и соратниц, затем двинулась навстречу предводительницам.
Это сражение не касалось короля, какая бы магия ни таилась в его жилах.
Гленнис стояла, держа в морщинистых руках древний меч. По возрасту она была ровесницей предводительницы Желтоногих, но стояла прямая как стрела, без страха глядя на верховных ведьм.
Первой заговорила Крессэда Синекровная. Ее глаза были столь же холодными, как и корона с железными шипами, надетая на веснушчатый лоб.
– Давненько не виделись, Гленнис. Целую вечность.
Манона заметила, что Гленнис смотрит вовсе не на Крессэду и даже не на бабушку. Та, как всегда, была в развевающихся черных одеждах и с презрительной усмешкой щурилась на внучку.
Нет, Гленнис смотрела на сгорбленную верховную ведьму Желтоногих, облик которой вызывал лишь омерзение. Она стояла между Крессэдой и бабушкой Маноны. Редкие седые волосы на ее голове были прикрыты короной из звезд.
Меч Гленнис чуть дрогнул. Едва Манона догадалась, чью корону надела старуха, как рядом с Гленнис появилась Бронвена и прошептала:
– Корона Рианноны.
Предводительница Желтоногих надела ее, чтобы посмеяться над крошанками. По сути, плюнуть на них.
У Маноны слегка загудело в ушах.
– Со странной компанией ты нынче водишься, внученька, – сказала бабушка Маноны.
Ее черные волосы, тронутые сединой, были заплетены в тугую косу. Впечатляющий знак, свидетельствующий об истинных намерениях верховных ведьм. Бабушка Маноны заплела косу отнюдь не для удобства путешествия в воздухе.
Они явились сюда сражаться. Уничтожать.
Манона почувствовала на себе давящее внимание верховных ведьм. У нее за спиной сгрудились крошанки и переминались с ноги на ногу в ожидании ее ответа.
Но раньше прозвучал вопрос Гленнис. Манона не узнала голоса старухи.
– Зачем явились?
Бабушка Маноны улыбнулась, обнажив тронутые ржавчиной зубы – безошибочный признак возраста:
– Манона, прозванная мною Убийцей Соплеменниц, ты допустила грубейшую ошибку, решив обратить наши силы против нас. Ты посмела распространить среди воительниц Ферианской впадины гнуснейшую ложь о наших… о моих замыслах.
– Я говорила чистую правду, – возразила Манона, не опуская головы. – Весьма неприглядную для тебя. Должно быть, это перепугало тебя настолько, что ты прихватила еще двух помощниц, дабы расправиться со мной и подтвердить свою непричастность ко всей паутине замыслов. Общих или твоих – значения не имеет.
Остальные предводительницы смотрели не мигая. Должно быть, бабушка крепко держала их в узде. Или тех вообще не волновало, как все обернется дальше.
Потом заговорила Крессэда. Слова ее дышали злобой. Внешне похожая на Петару, характером и поведением она разительно отличалась от дочери. Петаре хватило здравого смысла дать Маноне высказаться.
– Мы явились, чтобы вырвать наконец докучливую занозу, застрявшую у нас в пятке.
Манона вполне допускала, что своеволие, проявленное Петарой, дорого стоило наследнице Синекровных. Жива ли Петара вообще? Ей вспомнилось, как истошно кричала Крессэда, когда Петара падала в пропасть. И Маноне, спасшей ее дочь, она тогда говорила совсем другие слова. Проявлять любовь к своим детям считалось у Железнозубых признаком слабости. Но Крессэда любила Петару. Сохранилась ли в ней материнская любовь? Или чувство долга и многовековая вражда перевесили?
От этой мысли у Маноны заледенела спина.
– Вы явились, поскольку мы представляем угрозу, – сказала она, мысленно добавив: «И поскольку я представляю угрозу для чудовища, именуемого моей бабушкой». Рассекатель Ветра в ее руке приподнялся. – А еще вы явились, поскольку боитесь.
