– У Аэлины Галатинии обостренное чувство вины, которое обязательно нужно принимать в расчет, – вздохнул Дорин.
Огонь, зажженный силой его магии, задрожал.
– Она запечатала Врата Вэрда, – напомнила Ириана. – Одно это заслуживает благодарности.
– За это они наверняка благодарны, – сказал Шаол, хмурясь наравне с женой. – Но против действительности не попрешь. Аэлина обещала одно, а сделала совсем другое.
Так оно и есть. Дорин сам не знал, как отнестись к выбору Аэлины. Или к ее попытке обменять Эравана на Элиану. Она хотела спасти душу древней королевы, а боги беззастенчиво ее обманули. И тогда, в ответ на предательство, Аэлина их уничтожила.
– Очень на нее похоже, – безуспешно попытался пошутить Дорин.
Какой-то частью себя он и сейчас словно находился в том «месте всех мест», сознавая, что подкачал.
Его собственная магическая сила, еще вчера казавшаяся бездонной, вдруг обрела вполне твердое дно. Впечатляющий дар, ничего не скажешь, однако Дорин сомневался, что в будущем его магии хватит на разрушение стеклянных замков и вражеских крепостей.
Может, это и к лучшему? Он пока не решил.
У него осталось больше магической силы, чем теперь имела Аэлина, и то была не ее собственная, а подаренная. Свою она сожгла дотла, истратила на запечатывание Врат и наказание богов-предателей.
Думая об этом, Дорин и сейчас испытывал тошноту. Одно то, что Аэлина попросту вытолкнула его из «места всех мест», заставляло адарланского короля скрипеть зубами. Более того, так решила даже не она, а его отец.
Его отец, лишенный имени, который пришел на последнее свидание с сыном.
Шаол не лез с расспросами. Дорин знал: его друг будет терпеливо ждать, когда он созреет для рассказа.
– Аэлина не убила Эравана, – нарушил молчание Шаол. – Но Эраван уже не сможет привести в наш мир своих братьев. И Ключей Вэрда у него больше нет. Она… вы оба спасли наш мир от проникновения валгских чудовищ.
Больше не будет ни каменных ошейников, ни мрачных подземных хранилищ.
Ириана теребила каштановые волосы Шаола. Грудь Дорина наполнилась острой болью. Шаол и Ириана не стеснялись показывать свою любовь. Смотреть на это Дорину было тяжело. Он не завидовал счастью Шаола, но всякий раз при виде таких моментов его наполняла боль. И при виде целительниц Торры он сожалел, что Сорша не добралась до Антики.
– Наш мир спасен лишь частично, – сказала Ириана. – Но это лучше, чем ничего.
Дорин улыбнулся. Он восхищался Ирианой чуть ли не с первых минут их встречи. Если бы она встретилась ему раньше, чем Шаолу, он бы сам на ней женился, хотя…
Хотя его мысли по-прежнему уносились на север, к золотоглазой ведьме, привыкшей без страха ходить рядом со смертью. Думала ли она о нем? Пыталась ли угадать, чтó сталось с ним в Морате?
– У нас с Аэлиной осталась магическая сила, – сказал Дорин. – Не такая, как была прежде, но она есть. Мы не совсем беспомощны.
– Этой силы хватит, чтобы справиться с Эраваном? – спросил Шаол, в бронзовых глазах которого читалась тревога. – А с Маэвой?
– Мы должны выработать стратегию дальнейших действий.
Дорин страстно хотел, чтобы его слова оказались правдой. Но не было богов, чтобы молить их об этом.
Элида купалась в шатре королевы, поглядывая одним глазом на Аэлину, а другим – на теплую воду, в которой приятно сидеть. Магия Аэлины не давала остывать воде в обеих походных купелях.
Элида понимала желание королевы отмыться после жуткой встречи с детьми хагана, устроенной по случаю неожиданного возвращения Аэлины.
Она вернулась одновременно победительницей и побежденной.
Аэлина умела скрывать происходящее в душе, однако наблюдательная Элида научилась узнавать ее истинное состояние по некоторым характерным признакам. Аэлина замерла, как хищник перед броском. И наклон головы был у нее тоже как у хищника. Все время, пока длилось собрание, она просидела неподвижно, как статуя, а ее забрасывали вопросами, осуждали и даже кричали.
Такой застывшей Элида не видела ее со дня бегства от Маэвы.
А вот насчет наклона головы она ошиблась. Там не было ничего хищного. Аэлина просто склонила голову, чувствуя себя виноватой, испытывая стыд и ужас.
Стенки купели были высокими, и вода доходила Элиде почти до плеч. Это она предложила купание. Пусть принц Рован полетает в холодных просторах и остудит свой гнев. И пусть Аэлина придет в себя.
Элида так и так собиралась утром понежиться в купели. Правда, в другой она представляла вовсе не королеву. Хорошо, что Лоркан не знал о ее прежних замыслах. После собрания он торопливо чмокнул Элиду в висок и отправился с Фенрисом и Гарелем готовить армию к продолжению марша. К пересечению границы с Террасеном.
Аэлина сосредоточенно отмывала длинные волосы, закрывавшие ее тело. В свете жаровен узоры татуировки на спине королевы казались живыми черными ручейками.
– Значит, твоя магия не иссякла совсем? – вырвалось у Элиды.
– У тебя вода теплая? – сверкнула на нее бирюзовыми глазами Аэлина.
– Да, – ответила Элида, шевеля пальцами в воде.
– И тебе интересно, сколько силы у меня осталось.
– А мне позволено знать?
– Я ведь не врала на собрании.
Голос Аэлины оставался глухим, опустошенным. Элида вспомнила, с каким спокойствием королева выносила каждый крикливый вопрос принцессы Хасары, каждый неодобрительный взгляд принца Сартака.
– Смотри… – Аэлина согнула ладони, поместив одну над другой на расстоянии локтя. – Когда-то дно моей силы находилось здесь.
Она пошевелила пальцами нижней ладони, затем стала поднимать ладонь, пока та не оказалась почти под верхней. Зазор между ними не превышал длины пальца.
– А теперь дно вот тут.
– Ты проверяла?
– Я это чувствую. – Бирюзовые глаза королевы смотрели тяжело и устало. – Раньше я никогда не ощущала дна. А теперь почувствовала. И проверять не надо.
Аэлина нагнулась, смывая с головы мыло и благовонное масло.
– Не очень впечатляет, согласна?
– Меня никогда не волновало, есть у тебя магические способности или нет.
– Почему? Других волновало.
Вопрос в лоб. Да, в детстве многие боялись магических способностей Аэлины. «И кем она вырастет?» – спрашивали взрослые.
– Ты состоишь не только из магии, – без обиняков сказала Элида.
– Неужели? – Аэлина уперлась затылком в стенку купели. – Мне нравилась моя магия. Можно сказать, я ее любила.
– А быть человеком тебе тоже нравилось?
Элида знала, что не вправе задавать подобные вопросы. У нее просто сорвалось с языка.
