Дамарис оставался теплым. Ждущим.
Невидимые руки магии Дорина коснулись семени магической силы, плененной в черном аду паучихиного тела.
Он не спешил узнать, как и почему стигианские пауки оказались валгами, откуда их занесло в этот мир и ради чего они здесь остались.
Они питались мечтами, радостью, жизнью. Пировали на этом.
Семечко силы оборотня трепетало и вспыхивало в невидимых руках Дорина, словно благодарило за доброе человеческое прикосновение.
Его отец позволил этим тварям разрастись и захватить власть. Это они, их жестокость погубила Соршу.
– А ведь я могу заключить с тобой уговор, – прошептала Кирена. – Когда настанут иные времена, я позабочусь, чтобы тебе сохранили жизнь.
Дамарис стал холоднее льда.
Дорин молча смотрел на паучиху. Он убрал невидимые руки из ее тела и буквально почувствовал, как семечко магической силы неведомого оборотня потянулось за ним. Чуть ли не умоляло его не уходить.
Дорин улыбнулся паучихе. Та тоже улыбнулась.
Потом он нанес удар.
Невидимые руки обхватили и начали поворачивать ее шею. Волна магии Дорина хлынула внутрь, туда, где находилось украденное семя человеческой магии, и окутала семя защитным коконом.
Дорин держал его в руках, будто птенчика, пока паучиха умирала. Изучал каждую грань магии оборотня, пока птенчик не вздохнул с облегчением и не выпорхнул на долгожданную свободу, а потом умчался с ветром.
Кирена осела на снег. Свет жизни в ее глазах потух.
Почти не задумываясь, Дорин сжег ее тело. Никто не пришел узнать, в чем дело, хотя от пепла исходило сильное зловоние. Под пеплом чернело пятно.
Возможно, с ее помощью он попал бы в Морат. Эта мысль вяло шевельнулась в голове Дорина, когда он смотрел на пятно полуоттаявшей земли.
Он снял руку с эфеса. Меч успокаивался, но с какой-то неохотой.
Он найдет путь в Морат. Сам, когда овладеет искусством превращения.
А паучиха и вся ее порода пусть горят в аду.
Через час Дорин уже лежал в маленьком тесном шатре, где невозможно было вытянуться во весь рост. Вторая подстилка пустовала. Сердце не подчинялось его волевым приказам и продолжало бешено колотиться.
Манона появилась в шатре, когда Дорин заставил себя разуться и накрылся двумя плотными шерстяными одеялами. От них пахло лошадьми и сеном. Возможно, они были даже не одеялами, а попонами, украденными из конюшни. Это его не волновало. Тепло – и на том спасибо.
Манона оглядела тесное пространство, подстилку и покрывала.
– Тринадцать – число нечетное, – сказала она, сочтя это объяснением. – В шатре я всегда была одна.
– Прости, что нарушил твое уединение.
Манона сухо усмехнулась, присела на подстилку и стала развязывать тесемки сапог. Вскоре ее пальцы замерли, а ноздри раздулись.
– Что ты сделал? – спросила ведьма, медленно повернувшись в сторону Дорина.
Дорин выдержал ее взгляд.
– Вчера ты сделала то, что сочла нужным, – сказал он. – Сегодня я.
Он не стал прикасаться к эфесу Дамариса, лежащего рядом. Незачем.
Манона вновь принюхалась:
– Ты убил паучиху.
На ее лице он не заметил и тени осуждения. Только неподдельное любопытство.
– Она представляла для нас угрозу, – пояснил Дорин, мысленно добавив: «И была куском валгского дерьма».
Глаза ведьмы наполнились тревогой.
– Она ведь могла тебя убить.
– Нет, не могла, – улыбнулся Дорин.
Манона наградила его еще одним пристальным взглядом, который он тоже выдержал.
– А ты ничего не хочешь сказать о моем… выборе? – спросила она.
– Сейчас мои друзья сражаются на севере. Возможно, гибнут. Мы не можем неделями обхаживать крошанок, завоевывая их расположение.
Так оно в действительности и было. Жестокая правда. Чтобы снискать хотя бы частичное доверие крошанок, им пришлось пересечь эту черту. Тяжелые, бессердечные решения, но такова оборотная сторона королевской власти.
Манона поняла: Дорин сохранит ее тайну до тех пор, пока она сама этого хочет.
– И никакой благородной отповеди с твоей стороны? – удивилась она.
– Это война, – с той же бесхитростностью ответил Дорин. – Всякое бывает.
Неужто он с готовностью расплатился бы своей бессмертной душой, если бы это позволило остановить нынешнюю бойню? Его душа и так уже была достаточно поломана и замарана. Если ради спасения других придется переступать черту за чертой, он готов. Дорин не знал, в какого короля превратится после всего этого.
Манона хмыкнула, сочтя его слова приемлемым ответом.
– Ты искушен во всякого рода дворцовых интригах, – сказала она, снова принимаясь за кожаные тесемки на сапогах. – Как бы ты обыграл эти мои… взаимоотношения с крошанками?
– Сейчас все карты – в их руках, – сказал Дорин, положив левую руку под голову. – В этом – твоя главная сложность. Ты нуждаешься в них гораздо сильнее, чем они в тебе. Единственная карта, которую ты до сих пор считала своим козырем, – твое происхождение. Но крошанки отвергли и ее. И разгром Желтоногих не помог. Так как нам убедить их в ценности твоей карты? Как заставить их поверить, что они действительно нуждаются в крошанской королеве – единственной продолжательнице королевской династии?
Дорин задумался над своим вопросом. Манона молчала.
– Есть заманчивая перспектива: восстановить мир между крошанками и Железнозубыми, но ты… – Дорин поморщился. – Ты более не считаешься будущей главой клана Черноклювых. Значит, ты даже не можешь выступать от имени своего клана, не говоря уже о всех Железнозубых. Что остается? Договор, заключаемый от имени отряда Тринадцати. Его никто не признает.
Манона сбросила сапоги и легла. Устремила взгляд в низкий потолок.
– Всему этому тебя научили в твоем стеклянном замке?
– Да.
Пока он не превратил замок в груды осколков и облака пыли.
Повернувшись на бок, Манона подперла голову рукой. Светлые волосы, выбившиеся из косы, обрамляли ее лицо.
– Ты ведь не сможешь силой своей магии… попросту заставить их?
– Мне такие способы неизвестны, – сдержанно рассмеялся Дорин.
– Но Маэва как-то сумела проникнуть в разум принца Рована и убедить его, что та женщина и есть его истинная пара.
– Я вообще не представляю, какой магической силой обладает Маэва, – поморщился Дорин.
Что она тогда сделала с Рованом? Что творила нынче с разумом террасенской королевы?..
– И потом, мне как-то не хочется ставить опыты на потенциальных союзницах.
