Намёк, что я должен стараться? Или угроза? Разницы, в общем-то, никакой: и то, и то подстёгивает. Вдохновения не прибавляет, но заставляет приложить усилия. Ладно, приложу. Попозже.
— С ней, — киваю в сторону убийцы, — можно осмысленно поговорить?
Эльфийка поджимает нижнюю губу.
— Простите. Я не могла предположить, что вы захотите устроить допрос.
— Собственно, не очень и хочу, но... Впрочем, забудьте: вряд ли она рассказала бы мне что-нибудь новенькое.
— Вы знаете, кем она послана?
Эльфийка — не вьер покойной управы, ей можно не лгать:
— Знаю.
— То есть, имена ваших врагов вам известны?
— Вполне.
— Так почему вы не уничтожите их? Почему медлите?
А и правда, почему?
Лилово-тёмные глаза глядят невинно, совсем по-детски. Но дети в своей решительности и простоте превосходят взрослых, верно? Первые ходы в уже сыгранных партиях были сделаны моими противниками. Непорядок. Пора поменять правила игры и самому бросить кости.
— Вы правы, hevary. Медлить дальше нельзя. Но я всё же потрачу несколько минут на составление записки.
— Послание врагам? — догадалась эльфийка.
— Приглашение, — поправил я.
Она понимающе кивнула, на мгновение обнажив в улыбке зубы и доказав этим, что кровожадность присуща всем живым существам.
Так, где у меня листок бумаги и пристойное перо? На этом чернила засохли намертво — только отмачивать, а это слишком сильно затупилось... Нашёл. Изысканных линий не добьюсь, но читаемо будет, а другого результата мне и не нужно. Приступим!
«Игрокам, с которыми я делил один стол поздней ночью в «Перевале». Вы сделали уже два броска, стало быть, двое вышли из игры. Тому, кто остался: предлагаю решить все разногласия сегодня вечером. В Песчаном тупике после полночного звона. Я приду без помощников, вы — на своё усмотрение: как совесть подскажет».
Записка была сложена и запечатана воском первой попавшей под руку свечки, без узнаваемых оттисков и прочих отличительных знаков: кому надо, поймёт. А я совершенно уверен, что возвращения убийцы ждут заинтересованные лица, стало быть, послание прибудет по назначению. Засунем женщине за пазуху, поглубже, чтобы не выпала... Всё, готово. Можно отпускать.
Эльфийка, кивком ответив на мой приглашающий жест, поднялась из кресла и подошла к убийце, по-прежнему пытающейся что-то услышать. И услышала-таки! В отличие от меня, потому что на сей раз маленькое расстояние и менее эффектный итог влияния позволили вовсе обойтись без звукового сопровождения: воздух был просто выдохнут. Но женщина просияла лицом, будто снискала благодать божью, и со счастливо-глупой улыбкой направилась к выходу. Я проводил пришелицу до дверей (на некотором отдалении, разумеется: мало ли что) и почти минуту смотрел вслед уходящей, гадая, свалится ли она в сугроб или благополучно минует заснеженную аллею. Занятно, что Кайрена, как раз идущего навстречу несостоявшейся убийце, посетили те же мысли. По крайней мере, добравшись до крыльца, он с уверенностью профессионала заявил:
— Равновесие держит.
— Не упадёт?
— Не должна. А кто она?
— Так, заходила проведать... По поручению знакомых.
— Старых?
— Новых.
Блондин приподнял левую бровь.
— Новых, говоришь?
— Иди в дом уже, а то совсем замёрз! Вон, какое лицо красное...
— Красное?! — Кайрен мгновенно подобрался и азартно прищурился. — Я сейчас тебе покажу, как посылать «по дружбе» неизвестно куда неизвестно кого искать!
* * *
Однако, несмотря на высказанную угрозу, дознаватель сначала отправился на кухню, где разложил по столу мешочки с остро пахнущими травами.
Я, чтобы слегка утихомирить страсти, переведя разговор на другую тему, спросил:
— Знахарскую лавку ограбил по дороге?
— Почему ограбил? Попросил, и они сами всё дали, — Кайрен осклабился в лучших традициях разбойного люда. Получилось смешно. Я даже хохотнул, но тут же вынужден был схватиться за грудь: всё-таки, излишнее напряжение мышц мне пока ещё не было дозволено.
— Вот-вот, похихикай ещё у меня! Сейчас будешь лекарство пить.
— Какое?
— Которое я приготовлю!
Если кухарскими талантами мой жилец худо-бедно, но обладал, то насчёт его способности целительствовать у меня имеются сомнения, и изрядные:
— Знаешь, тебе вовсе не нужно этим заниматься. Я как-нибудь сам поправлюсь.
— Испугался? — Он снова скорчил страшную рожу.
Признаюсь:
— Очень.
— Не бойсь! Травки мне тот парнишка всучил, чернявый, который тебя в лазарете пользовал.
Галчонок? Ему-то что неймётся?
— Просил приглядеть, чтобы ты принимал отвар через каждые два часа.
— Вот ещё!
Карие глаза сурово потемнели, и пришлось поспешно оправдываться:
— Я в том смысле, что тебе ведь некогда приглядывать, так что...
— А я и не буду.
— Правда?
Рано радовался. Кайрен взял первый по его разумению из мешочков и скучным голосом продолжил:
— Просто возьму с тебя слово, и всё. Будешь пить, как миленький.
Не выдерживаю и прыскаю, уже не пытаясь прятать веселье. Блондин удивлённо поднимает брови:
— Я сказал что-то смешное?
— Нет. И да. И не только сказал, но и сделал.
— Объясни.
Тон его голоса был на удивление ровным: ни обиженным, ни угрожающим. Именно таким задают вопрос, требующий немедленного ответа.
— Ты трогательно заботлив.
— Это тебя смешит?
— Веселит. Немного. Но должна быть причина... Расскажешь?
Дознаватель ссыпал несколько щепотей жёлто-бурой трухи в кружку, потом подкинул поленьев в плиту и водрузил на затейливо прорезанный железный лист ковш с водой.
— Будешь смеяться, но...
— Больше не буду.
Он поднял на меня недоумевающий взгляд:
— Я вовсе не сержусь.
— Знаю. Просто... Больновато мне пока смеяться.
— А, ты об этом! Так вот, будешь смеяться, но после того, как я поселился в твоём доме, мои дела пошли в гору.
— Неужели? Вдруг тебе только так кажется?
— Ни в коем разе! — Кайрен взгромоздился на кухонный стол. — Во-первых, то дело в Кенесали: после него вьер стала относиться ко мне лучше, чем раньше.
— Углядела в тебе толк?
