К сожалению, любовные письма, полученные от него, она заботливо уничтожала. Но он ее (на счастье историков) сохранял. Ее письма и любовные записочки носил у сердца. Это была огромная пачка – сверток, перевязанный бечевкой. Она боялась. «…Потеряешь ты письмы мои: у тебя их украдут… Подумают, что ассигнации…» – писала она ему.
Так что благодаря Потемкину любовная сага в письмах осталась. Но когда роман прекратится, она перестанет уничтожать его письма. Последнее Потемкин отправит ей накануне своей смерти…
Период с 1774 года по 1791 год охватывает эта удивительная переписка – 1162 письма! Четверть из них посвящены их любви… Писались они по-французски или по-русски.
«…Люблю вас больше самой себя»
Она: «…Любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно. С великой нуждою умещается, того и смотри… выскочит. Ну сам рассуди, ты человек разумный, можно ли в столько строк более безумства заключить». Она осыпает его градом нежных имен: «милюша», «душа моя», «сердце мое», «дружочек бесценный», «душенька», «голубчик», «сокровище», «Гришенок» и так далее. Поток ее признаний – поток страсти: «…Что за странное чудо вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла всюду одной из лучших в Европе? Право пора и великая пора за ум приняться. Стыдно, дурно, грех Ек[атерине] Вт[орой] давать властвовать над собою безумной страсти». «Как это дурно быть с умом без ума! Фуй, как это дурно любить чрезвычайно!» «Пора перестать, а то намараю целую метафизику сентиментальную, которая тебя наконец рассмешит, а иного добра не выдет». «Со мною сделалась великая диковинка: я стала сомнамбулой». «Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: рассужденье ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как». «…Люблю вас больше самой себя».
Впоследствии знаменитый художник Сомов рассказывал, что его отец, будучи хранителем Эрмитажа, обнаружил в екатерининской коллекции фарфоровый слепок огромного фаллоса. Он считал, что это член Потемкина, и демонстрировал его гостям. Думаю, отец Сомова ошибся. Ненавидевший Екатерину Император Николай Первый собирал эротическую коллекцию фаллосов. Гигантский член, скорее всего, – из его коллекции… Нет, не только и не столько гигантский фаллос объясняет ее «безумную» страсть к Потемкину. Тем более что остается вопрос: была ли в действительности «безумная страсть»? Или – лишь жажда, мечта о безумии любви? Слишком рациональна Екатерина для желанной «безумной страсти»…
Безумствовало тело, ибо страстный гигант подходил ей, как никто прежде. Но разум самой умной женщины Европы бодрствовал, внимательно следил, оценивал.
И «бесценный возлюбленный» это чувствовал, оттого с самого начала он и беспокоится – не забыл участь Васильчикова. Он боялся быть брошенным, униженным перед двором, так завидовавшим ему. И она старается, успокаивает: «Вздор, душенька, несешь. Я тебя люблю и буду любить вечно противу воли твоей». «…Спокойствие есть для тебя чрезвычайное и несносное положение». Да, он не успокаивается и продолжает забрасывать ее нервными письмами. Одно она не уничтожила – оно осталось с ее пометами, забавно похожими на резолюции на служебных бумагах. «Позволь, голубушка, сказать последнее, чем, я думаю, наш процесс и кончится», – пишет он.
«Дозволяю. Чем скорее, тем луче», – пишет на полях она.
«Не дивись, что я безпокоюсь в деле любви нашей…» – «Будь спокоен».
«Сверх безсчетных благодеяний твоих ко мне…» – «Рука руку моет».
«….поместила ты меня у себя на сердце…» – «Твердо и крепко».
«Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним…» – «Есть и будешь».
«…для того, что тебя никто так не любил…» – «Вижу и верю».
«…а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобою; чтоб ты веселилась, делая мне добро…» – «Душою рада».
«…чтоб ты придумывала все к моему утешению…» – «Первое удовольствие».
«…и в том бы находила себе отдохновение по трудах важных…» – «Само собою придет».
«…коими ты занимаешься по своему высокому званию. Аминь». – «Дай успокоиться мыслям, дабы чувства действовать свободно могли; оне нежны, сами сыщут дорогу лучую. Конец ссоры. Аминь».
«Неподражаемо шевелит ушами»
Но для великой Императрицы у Потемкина имелось то, что для нее было важнее страсти. Он оказался безмерно умен и талантлив. Армейский генерал поразил ее точностью политических оценок. У него оказались воистину грандиозные государственные планы. И, наконец, у него было качество, весьма важное для интеллектуалки Екатерины, – он умел… смешить! Она обожала все радостное, счастливое и смешное. Она верила в то, что смех продлевает молодость. Объясняя, почему не полюбила Васильчикова, написала, что он был «скушен и душен»…
Существовало особое немецкое шутовство, не очень понятное в России. Ее сын Павел очень удивлялся, когда интеллектуал Фридрих Великий «охотно смеялся над тем, что, по моему мнению, не должно бы казаться смешным подобному ему человеку. К примеру, я был удивлен, увидев его смеющимся до слез над перепалкой двух актеров из итальянской Оперы-буфф, показавшейся мне вполне заурядной – они просто срывали друг с друга парики…»
У предшественниц Екатерины были шуты. Видимо, втайне ей очень недоставало шутов. Но звание «шут» унижало человеческое достоинство. Анна Леопольдовна их отменила. И, конечно, Екатерина, любимица просветителей, шутов вернуть не могла. Но ее фактическим придворным шутом стал камергер Лев Нарышкин, умевший весело острить и презабавно нелепо падать. Сценка об оступившемся и упавшем вельможе и хохочущей Екатерине в грибоедовском «Горе от ума» списана с натуры: «На ку́ртаге ему случилось обступиться; Упал, да так, что чуть затылка не пришиб; Старик заохал, голос хрипкой; Был высочайшею пожалован улыбкой; Изволили смеяться; как же он? Привстал, оправился, хотел отдать поклон, Упал вдруго́рядь – уж нарочно. А хохот пуще, он и в третий так же точно…» И блестящий Потемкин оказался весельчаком в немецком стиле. Как восхищенно описывала Екатерина, фаворит «…неподражаемо шевелит ушами и… презабавно передразнивает любые голоса!». «Смешит меня так, что я держусь за бока», – писала она Гримму. Часто роль забавника исполняла сама Императрица. «Она… искусно подражала мяуканью кошки и блеянию зайца», – писала Дашкова. «Иногда, прыгнув, подобно злой кошке, она нападала на первого проходившего мимо, растопыривая пальцы в виде лапы и завывая так резко, будто на месте Екатерины Великой оказывался забавный паяц».
Он был ей нужен
Итак, тело оценило, но итоги подвел разум. Екатерина поняла: она нашла наконец того, кто так ей нужен. У нее было высочайшее мнение о своих талантах, но… Она не смела забывать о калейдоскопе переворотов и о недавнем заговоре сына. Ей хотелось подкрепить свою власть силой мужского ума, мужской воли… Этот бесстрашный, мощный, умный и талантливый человек-глыба как никто до него подходил на эту роль. «Защитником» назовет она его после его смерти.
Он был ей необходим…
