Все тот же посол Испании де Лириа сообщал в новом донесении: «Они думают, что если цари останутся такими абсолютными, как это было доселе, всегда найдется фаворит, который сможет управлять ими [далее по-русски написано «и жезлом, и пырком, и швырком». – Э. Р.], как делали в продолжение царствования покойного Петра Второго князь Иван Долгорукий и его отец».
«Разорвать эту бумагу будет нетрудно»
В это время Остерман спешил предать коллег по Совету. Он торопился услужить будущей повелительнице, будучи наслышан о мстительном характере Анны от брата, который был ее учителем.
Умнейший немец сообщил о Кондициях другому немцу, отнюдь не умнейшему, но очень ловкому – Рейнгольду Лёвенвольде, камергеру и любовнику недавно умершей Екатерины Первой. И тот принял эстафету…
Ранним утром из дома Лёвенвольде вышел крестьянин. Это был переодетый в крестьянскую одежду скороход (низший придворный чин, исполнявший самые разные поручения). На окраине Петербурга «крестьянина» ждала карета…
Загоняя лошадей, он поскакал в Лифляндию к старшему брату Лёвенвольде – Карлу. Карл был одним из самых доверенных людей Великого Петра – из тех, кого называли «оком Государевым». После смерти Петра он удалился в лифляндское имение, расположенное совсем недалеко от Митавы. Но недаром Петр считал его умником. Карл, мечтавший вернуться во власть, предвидел события и все это время поддерживал самые тесные отношения с курляндской герцогиней. К нему в лифляндское поместье привез скороход послание от брата.
Прочитав, Карл немедля оседлал коня и поскакал в Митаву. Он прибыл туда за день до посланцев Совета. Карл передал Анне поклон от брата и послание Андрея Остермана, сообщавшего Анне все ошеломительные новости. Остерман советовал ей не сомневаться и подписать Кондиции, которые ей привезут посланцы Совета, ибо «разорвать эту бумагу будет нетрудно». Остерман писал, что по приезде в Москву ее будут ждать преданные союзники, способные «привести все дела в прежнее состояние». То же посоветовал ей Карл… Зная Россию, он был уверен: общество вряд ли согласится с отменой Самодержавия.
Откланявшись, Карл Лёвенвольде вернулся в свое поместье, чтобы впоследствии стать одним из влиятельнейших людей в царствование Анны…
Покладистая дама
Между тем посланцы Верховников приехали в Митаву.
Анна встретила их величаво и спокойно. Василий Лукич заговорил с ней от имени всего общества. Он сообщил о решении пригласить Анну на трон. И вместе с троном предложил… Кондиции. К полному изумлению приехавших, Анна без колебаний и раздумий подписала все условия. Генерал Леонтьев с ее подписью поскакал обратно в Москву.
Остальные двое приехавших должны были сопровождать новую Императрицу в Москву – точнее, следить за нею.
Дворец превратился в своеобразный парламент
Пока в Митаве подписывали Кондиции, в Москве разгорались бурные дискуссии.
Через Остермана и Лёвенвольде дворянство узнало о Кондициях. Депутации дворян заспешили в Лефортовский дворец с предложениями возможных проектов. Споры не умолкали. Унять эти обсуждения Верховники уже не могли. Дворянство почувствовало возможность обуздать заносчивых аристократов. Вспомнили, что великий Петр Первый «почитал людей не по знатности, но по годности». Начался радостный бунт против Верховного Тайного Совета. Сформировались две группы: одну возглавляли родовитый богач князь Черкасский и Василий Татищев, человек многих талантов – промышленник, географ, экономист, будущий знаменитый историк и публицист. Эта группа выступала за монархию, но с участием в управлении (в помощь Императрице) дворянства – ибо «женская природа к трудам неудобна», как писал Татищев.
Другую группу составляла знать: князья Трубецкой, Кантемир, Юсупов, желавшие восстановить Самодержавие без любых ограничений.
2 февраля 1730 года в Кремле Верховный Тайный Совет собрал высших чинов бюрократии и гвардейский генералитет. Прочли письмо Анны… Она сообщала, что «по здравому рассуждению, изобрели мы… какими способы мы то правление вести хощем, и, подписав нашею рукою, послали в Верховный Тайный Совет».
После чего зачитали подписанные Анной Кондиции. Как и предполагал князь Голицын, их встретили мрачным молчанием. Тогда князь Дмитрий Михайлович произнес страстно: «Бог ея подвигнул к писанию сему, отсель счастливая и цветущая Россия будет…» Но пылкие слова потонули в том же молчании… В Кремлевской палате присутствовало много высших гвардейских офицеров, но и они предпочли молчать. Собравшиеся поняли: гвардия не с Верховниками.
И оппозиция осмелела. Князь Черкасский потребовал, «чтобы шляхетству (так по-польски именовали дворянство в XVIII веке) дали время порассуждать свободно». Верховники согласились, ожидая, что все, как обычно, потонет в общих спорах. Для острастки был арестован активно выступавший против Кондиций петровский «птенец» обер-прокурор граф Ягужинский.
Но это никого не испугало.
В это время Верховный Тайный Совет получил проект князей Черкасского и Татищева.
Первым пунктом в нем уничтожался Верховный Тайный Совет. Вместо него действовало Высшее правительство из 21 человека, включая Верховников – по двое от каждого знатного рода (на Руси даже после Петра понятие «личности» не привилось, главным оставался род). Высшее правительство становилось законодательным органом. Нижнее правительство – парламент вместе с Сенатом – избирало администрацию (губернаторов и президентов коллегий). Но основным было требование созвать Дворянское Учредительное собрание. Ему и надлежало обсудить и принять проект государственного устройства.
Это предложение ограничивало самодержавную власть, что должно было обрадовать Голицына. Но Долгорукие не могли смириться с первым, главным для них пунктом – уничтожением Верховного Тайного Совета. Однако и запретить проект было уже невозможно. Тогда Василий Лукич придумал утопить его в дискуссиях. Верховники предложили дворянским группам продолжить составлять свои проекты, а Верховный Тайный Совет обсудит их судьбу. Верховники хотели выиграть время. Они верили, что приезд Анны, безропотно подписавшей Кондиции, положит конец дискуссиям.
Смолчали!
10 февраля Анна в роскошной карете въехала в подмосковное село Всесвятское. В карете рядом с нею сидел предупредительнейший Василий Лукич – заговаривал Анну, ни на секунду не оставляя ее без присмотра.
Но уже во Всесвятском все нарушилось. Перед каретой встали гвардейцы – преображенцы (подготовился Остерман!). Анна вышла, гвардейцы пали ей в ноги. Под восторженные крики «Виват!» Анна, в нарушение Кондиций, объявила себя полковником Преображенского полка – главного гвардейского полка России. И торжественно поднесла гвардейцам чарку водки. Изумленные члены Совета потерялись и не посмели ничего сказать – смолчали.
Анна поселилась в родном Кремле, где в Крестильной палате появилась на свет. Когда член Верховного Совета граф Гавриил Головкин вручил ей от имени Совета орден Андрея Первозванного (этим высшим орденом Царей не награждали, Самодержец получал его в добавление к царскому титулу), Анна усмехнулась и сказала: «Да-да, я забыла его надеть, благодарю!» Вновь демонстративно нарушив Кондиции, она вела себя, как самодержавная Императрица. И опять Верховники трусливо смолчали.
