Сам Волынский очень гордился своими опасными сочинениями. Желание славы победило осторожность, он дал прочесть «Записку» Императрице…
Анна Иоанновна вряд ли прочла его умствования. Она передала их Бирону, который, ознакомившись, сказал: «забрал ума сверх меры… смеет учить Императрицу».
После чего Анна Иоанновна холодно заметила Волынскому: «Ты подаешь мне письмо с советами, как будто молодых лет государю».
В это время болезнь Императрицы становилась все серьезней. Бирон и Остерман уже не сомневались: опасен будет Волынский после смерти Императрицы, Волынский – враг.
С ним надо было разобраться как можно скорее, пока Императрица жива.
Интрига
Расчетливый, холодный интриган Остерман хорошо изучил биографию врага. Он знал ахиллесову пяту Волынского – горячность и самонадеянность.
Все случилось в дни эпопеи с Ледяным домом. Волынский готовил грандиозное представление, когда услышал, что «сей жалкий виршеплет» Тредиаковский осмелился написать о нем басню «Самохвал».
Волынскому понять бы, почему так подозрительно осмелел трусливый, бесправный поэт. Почему решился осмеять могущественного кабинет-министра… Но в запальчивости, в гневе он решил, что все придумал его давний враг князь Куракин, он заплатил виршеплету за оскорбительные стихи. Ему бы вспомнить о том, что князь Куракин – прежде всего верный прихлебатель Бирона. Сообразить бы, что за всем этим делом может маячить фигура могущественнейшего любовника Императрицы… Но после всех своих успехов Волынский пребывал в привычном сладком состоянии романтизма. Ему казалось, что все его любят или боятся. И главное – его любит Императрица.
Когда-то родственник Салтыков предостерегал его от горячности, которая «может погубить его». Забыл, не прислушался…
В ярости Волынский бросается на расправу с несчастным поэтом. Расправляется зверски, в своих традициях… И попадает в расставленный капкан.
Впоследствии Тредиаковский опишет произошедшее в своей жалобе Бирону: «Сего 1740 года Февраля 4 дня… меня привезли на слоновый двор… по приказу Его Превосходительства Кабинетного Министра Артемия Петровича Волынского… Его Превосходительство… начал меня бить сам пред всеми толь немилостиво по обеим щекам; а притом всячески браня, что правое мое ухо оглушил, а левой глаз подбил, что он изволил чинить в три или четыре приема».
Рукоприкладство начальников было в традициях времени. Библиотекарь и глава канцелярии Академии наук Иоганн Шумахер избил студентов, подавших на него жалобу в Сенат. Генерал Чернышев бил поленом асессора Глазунова… Так что Волынский не видел в случившемся ничего особенного. Избив поэта, он занялся делом – сообщил избитому приблизительное содержание стихов, которые тот должен написать по случаю шутовской свадьбы. Тредиаковскому положено было стерпеть гнев всесильного министра. Но он почему-то не стерпел. Более того, как он сам потом написал: «…размышляя о моем напрасном бесчестии и увечьи, рассудил поутру, избрав время, пасть в ноги его Высокогерцогской Светлости [Бирону. – Э. Р.] и пожаловаться на Его Превосходительство».
Избитый поэт отправился искать справедливости. Он сидел в приемной Бирона, когда в ней появился Волынский – делать обычный доклад о ходе подготовки к празднеству. Случайное совпадение? Или здесь работал мастер интриги, который хорошо знал повадки бешено вспыльчивого Волынского? Все рассчитал и устроил «случайную» встречу, не сомневаясь, чем она закончится… Речь идет, конечно же, об Остермане. Но он не один. Есть враг поважнее… Увидев Тредиаковского в приемной, Волынский должен был понять: если жалкий Тредиаковский смеет жаловаться на него самому Бирону, значит, Бирон хочет его жалоб…
Однако самомнение, вседозволенность и вечная горячность в который раз лишили Волынского разума. И далее все случилось, как предполагали отцы интриги. Волынский, поняв, зачем там сидел Тредиаковский, пришел в бешенство. Тредиаковский впоследствии доносил: «…Волынский, увидев меня, спросил с бранью, зачем я здесь, я ничего не ответствовал, а он бил меня тут по щекам, вытолкал в шею и отдал в руки ездовому сержанту, повелел меня отвести в Комиссию и отдать меня под караул… Потом, несколько спустя времени, Его Превосходительство прибыл и сам в комиссию и взял меня пред себя. Тогда, браня меня всячески, велел с меня снять шпагу с великою яростию и всего оборвать и положить и бить палкою по голой спине толь жестоко и немилостиво, что, как мне сказывали уже после, дано мне с семдесят ударов… Тогда Его Превосходительство паки велел меня бросить на землю и бить еще тою же палкою, так что дано мне и тогда с тридцать разов; потом, всего меня изнемогшего… отдал… под караул…»
Поэт с зудящей кровавой спиной провел ночь, «твердя наизусть стихи, хотя мне уже и не до стихов было, чтоб оные прочесть в Потешной зале… В среду [на следующий день. – Э. Р.] под вечер приведен я был в маскарадном платье и в маске под караулом в оную Потешную залу, где тогда мне повелено было прочесть наизусть оные стихи на силу…»
Вот так, между палкой вельможи и оплеухой Царицы, рождалась наша поэзия. Как писал впоследствии великий поэт Державин,
Страха связанным цепями
И рожденным под жезлом,
Можно ль орлими крылами
К солнцу нам парить умом?
А хотя б и возлетали, —
Чувствуем ярмо свое.
Орлиные крылья ни к чему русскому поэту. Даже воспарив к солнцу, он будет чувствовать свое ярмо…
Но вернемся к Волынскому…
«Один из нас должен погибнуть»
Волынский попался – клетка захлопнулась. Получив жалобу придворного поэта, Бирон тотчас отправляется к Анне. Он обвиняет Волынского в сознательном, публичном унижении его, владетельного герцога Курляндского. Волынский нагло при людях обесчестил его расправой над его гостем в его доме. И «если Волынскому простится такой поступок, то это будет первый пример безнаказанного оскорбления, нанесенного владетельному герцогу приватною особою, что навлечет на него, Бирона, вечное бесчестье во всем свете, ибо при всех иностранных дворах уже известно, как Волынский распорядился в его покоях. Бирон обвиняет Волынского в подкопе под власть, в постоянном разжигании ненависти к нему, Бирону, которого так любят русские. Он требует у Анны голову кабинет-министра. Бедная Анна Иоанновна не хочет расставаться с умным дельным министром. Она готова наказать его, умоляет Бирона ограничиться ссылкой Волынского. Но Бирон неумолим: Волынский угрожает державе, порождает раскол между русскими и немцами, которым так верил сам дядюшка-батюшка Петр. И повторяет беспощадно: «Моя голова или его. Один из нас должен погибнуть. Решать тебе!»
Подумав, Анна понимает: он прав. Любимый справедливо страшится этого опаснейшего кабинет-министра. Она уже редко встает с постели, и случись с ней что – «Русская партия», о которой ей сообщил Бирон, постарается расправиться с ним.
«…А у нас всего бойся!»
Императрица приказывает Андрею Ушакову и Тайной канцелярии заняться делом Волынского. Ушаков понял, что от него требуется. Начинает он, как всегда, постепенно… Сначала арестовывают дворецкого Волынского. С ним работают кнутобойцы, и он показывает нужное. Оказывается, в доме министра часто собираются его конфиденты – хранители его секретов… Он перечисляет их всех.
