На куртаге во дворце 23 ноября правительница играла в карты с Елизаветой. Неожиданно прервав игру, Анна Леопольдовна попросила Елизавету пройти с ней в соседнюю залу.
Они стояли друг перед другом: высокая, стройная рыжеволосая тридцатидвухлетняя красавица Елизавета и двадцатидвухлетняя Анна. Она, конечно же, терялась рядом с великолепной Нимфой – невысокая, полненькая, с темными волосами и нежным, очень детским лицом. Ей трудно говорить неприятное Лизаньке, они ведь подруги. К тому же та старше на целых десять лет. Но она заставила себя. Прочла Елизавете вслух письмо, переданное Остерманом.
После чего, пытаясь быть строгой, сообщила подруге: если визиты Лестока к Шетарди не прекратятся, хирурга арестуют.
Опытная Елизавета тотчас включила главное оружие – слезы поруганной невинности. Сквозь горькие рыдания она отрицала всё, жаловалась на то, что их нарочно хотят поссорить. Уверяла, что Лесток никогда не бывал в доме Шетарди (что было правдой, они встречались тайно в других домах). Но если ей не верят, пусть арестуют Лестока. Никогда у нее не было в мыслях замышлять против подруги. Она слишком богобоязненна, чтобы нарушить присягу, слишком любит Анну. Все придумывают и пишут ее враги…
Анна расчувствовалась, и, как сообщил Шетарди в Париж, все закончилось слезами и нежными объятиями, обе поплакали на груди друг у дружки, обнялись и разошлись.
Поход гвардии на отечественный дворец
Однако, поплакав, Елизавета ночью вызвала Лестока. Она сообщила ему о разговоре с Анной. Лесток сказал, что начинать надо немедля. Чтобы собрать всех участников, решили выступить завтра ночью. Но Лесток видел: она колеблется…
Он сказал: «Если в этот раз обошлось, в следующий не обойдется». После чего вырвал кусок из картонной папки и быстро набросал на нем два рисунка, которые войдут в историю. На одном она сидела на троне, на другом – в келье в монастыре… и рядом стояли виселицы с ее сторонниками. «Я уже чувствую кнут, и я не выдержу – все расскажу», – угрожал Лесток.
Наступившее 24 ноября не оставило Елизавете времени для промедления. В час пополудни правительство отдало приказ всем гвардейским полкам быть готовыми выступить в Финляндию – на войну против шведов. Об этом сообщил прибежавший во дворец Грюнштейн… Итак, гвардию удаляли из Петербурга. Елизавета поверила: завтра расправятся и с ней…
В ее дворце собрались участники заговора: Алексей Разумовский, братья Шуваловы, Михаил Воронцов и ее родня – все, кого отыскали в правление ее матери, – Скавронские, Гендриковы, Ефимовские…
Она никогда не участвовала ни в чем подобном. Хорошо было Анне Леопольдовне свергать Бирона – за нее всю работу сделал Миних. А нынче эту мужскую работу предстояло делать ей самой. Она вновь колебалась… Михаил Воронцов сказал ей: «Подлинно, это дело требует немалой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого».
Наконец она решилась окончательно. Легкомысленная Нимфа встала на колени перед образом Спасителя и дала клятву: «Коли Господь даст удачу, никогда не подпишу ни единого смертного приговора». Это не легенда. Ее правление – единственное за всю историю Романовых – обойдется без смертных казней. Она запретит Сенату даже ходатайствовать перед нею об отмене ее обета…
Так наступило 25 ноября. Во втором часу пополуночи, надев кирасу на платье и взяв материнское распятие, она села в сани. В сопровождении Воронцова, Лестока и старика учителя музыки отправилась в казармы Преображенского полка – свергать законную власть в Государстве.
Грюнштейн все подготовил – ее уже ждала рота гренадеров Преображенского полка. Окруженная громадными гренадерами, встала Елизавета на колени и сказала торжественно: «Клянитесь умереть за меня, как клянусь умереть за вас я!»
«Клянемся!» – прокричали гиганты.
Поход на Зимний дворец начался.
Глава 5
Императрица Елизавета Петровна
«Сестрица, пора вставать!»
25 ноября стояла очень холодная снежная ночь. По набережной к тогдашнему Зимнему дворцу двигались ее сани, окруженные тремястами гвардейцами-преображенцами. На запятках – два важнейших сановника ее будущего царствования, в ту пору жалкие камер-юнкеры ее жалкого двора, Михаил Воронцов и Петр Шувалов. В санях – Лесток и она.
Сзади ехали вторые сани. В них – ее любовник Алексей Разумовский, Александр Шувалов, брат Петра, и старик учитель музыки…
В это время посланные отряды гвардейцев уже арестовывали главных соратников правительницы – канцлера Михаила Головкина, фельдмаршала Миниха, Рейнгольда Лёвенвольде. Два десятка гвардейцев отправились к Остерману…
Наконец ее сани приблизились к Зимнему дворцу. У Адмиралтейской площади, боясь вызывать шум, она сошла с саней и с трудом пошла по выпавшему глубокому снегу. Грюнштейн испугался, что дело опасно затягивается. Он приказал гвардейцам, и они понесли ее на руках.
С Елизаветой на руках они подошли к императорскому Зимнему дворцу. Окна спальни Брауншвейгского семейства были темны. Дворец спал… На руках внесли Елизавету во дворец. Сопротивления дочери Петра караул не оказал. Разве что один барабанщик попытался забить тревогу, но ему штыком прокололи барабан…
Далее все повторилось. Как прежде Манштейн вошел к спящей чете Биронов, так и она вошла в спальню правительницы. Анна Леопольдовна и принц, не любившие друг друга, постоянно ссорились и спали в ту ночь в разных постелях. Елизавета подошла к кровати Анны и произнесла историческую фразу: «Сестрица, пора вставать!» Эту сцену опишет сын Миниха, также арестованный в ту ночь…
По другой версии, в спальню Елизавета не вошла – ей было совестно. Правительницу и мужа-генералиссимуса, в ту ночь почивавших в супружеской постели, арестовывали Лесток и Александр Шувалов…
Одно точно: Анна Леопольдовна и принц безропотно подчинились. Анна только умоляла не причинять вреда маленькому Императору и любимой фрейлине Юлии Менгден. Уже бывшая Правительница вместе с мужем покорно спустились в те же сани, в которых приехала Елизавета, и позволили увезти себя во дворец Елизаветы. Во дворце, в кордегардии, все так же смиренно они дожидались решения своей участи.
В это время в Зимнем дворце Елизавета приказала солдатам не будить младенца-Императора и подождать, пока он проснется.
Вскоре от шума он проснулся и, увидев гренадеров, страшно закричал. Тогда гвардейцы принесли кричащего малютку-Императора Елизавете. По легенде, она взяла его на руки и сказала: «Мой бедный… ты ни в чем не виноват». И, баюкая дитя, всплакнула над ним.
В это время она решила выслать Семейство вместе с младенцем из России за границу.
Пятая смена правления за пятнадцать лет
Итак, «парламент с ружьями» вновь сработал эффективно. Население уже не удивлялось неожиданным манифестам и внезапным переменам во дворце. Люди привыкли к тому, что имена самых высоких лиц, прославляемых сегодня в церквах, уже завтра сопровождались проклятиями и поношениями в тех же церквах.
