Джефф Хоуи
9. Системы против объектов
Media Lab собирает под своим крылом лучших в мире художников, мыслителей и инженеров, однако то же самое может сказать о себе и Массачусетский технологический институт или, уж если на то пошло, академическое учреждение с другого конца Массачусетс-авеню — Гарвард. Уникальность Лаборатории заключается в том, что, хотя способности и таланты здесь пользуются большим уважением, превыше всего ценятся все же оригинальность мышления, дерзновенность в экспериментировании и безудержность амбиций — качества, которые в большинстве академических учреждений способны лишь принести кучу хлопот их обладателю. Лаборатория гордится своим статусом «Острова потерянных игрушек» (не правда ли, сразу приходит на ум рождественский мультик «Красноносый олененок Рудольф»?).
Хотя вообще-то Лаборатория гораздо ближе к легиону супергероев. Но даже среди них держится особняком Эд Бойден, ученый-нейробиолог, работающий на стыке сразу множества дисциплин.
О Бойдене любят рассказывать такую историю. Однажды он приехал на Мировой экономический форум — ежегодную конференцию самых влиятельных бизнесменов, политиков и законодателей мод. Основная деятельность — соглашения, договоренности, миллиардные торговые сделки — творится за кулисами официальных мероприятий, во время обедов и частных вечеринок, где можно, к примеру, увидеть, как Боно
[335] обменивается секретами садоводства с канадским премьер-министром Джастином Трюдо. Итак, Бойден был приглашен на легендарный Nerds Dinner — обед для компьютерщиков и ученых, который проводится в заключительный вечер. Перед началом обеда гости, среди которых в тот вечер оказались Фарид Закария из CNN и Фрэнсис Коллинз из Национального института здравоохранения США, выступали с краткими докладами о своих достижениях и целях. Наконец подошла очередь Бойдена. Он поднялся — худощавый, бородатый, какой-то неряшливый — и, прежде чем начать, обозрел блистательное собрание.
— Меня зовут Эд Бойден, — заявил он. — Я близок к решению тайны мозга.
И снова уселся
[336].
Эта история не была бы особо впечатляющей, если бы сказанное Бойденом являлось гиперболой или саморекламой. Но это вовсе не так. Бойден — классический образчик ученого, со всей оглядкой, опаской и скептицизмом данных представителей рода человеческого. Он утверждает, что близок к решению тайны мозга, потому что полученные им доказательства указывают именно в этом направлении. Мозг — самый загадочный орган нашего организма — до сих пор успешно сопротивлялся настойчивым усилиям, направленным на разгадку его тайн. Однако за последнее десятилетие был достигнут значительный прогресс, не в последнюю очередь благодаря научным прорывам, совершенным ученым Бойденом 36 лет от роду.
До последнего времени наука подходила к изучению мозга совершенно так же, как, скажем, к исследованию почек. Иными словами, ученые трактовали этот орган человеческого тела как объект исследования и отдавали свою жизнь науке, специализируясь в его анатомии, клеточном строении и функциях в рамках организма. Но Бойден вырос вне рамок сей академической традиции. Группа синтетической нейробиологии (так называется его лаборатория в Media Lab) склонна расценивать мозг скорее как глагол, а не существительное, то есть как неизолированный орган, задействованный во взаимосвязанных системах, которые возможно понять только в контексте постоянно изменяющихся стимулов, определяющих их функции.
И неудивительно, что группа Бойдена являет собой команду прагматиков, ставящих практику превыше теории. «Тем, кто приходит в мою группу, я даю следующую установку. Ученые занимаются загадкой мозга в течение полувека, а нам, чтобы получить разгадку, необходимо изобрести кучу новых инструментов. Что это за инструменты и каким из них стоит заняться прямо сейчас?» — говорит он
[337]. В его лаборатории электрические инструменты и паяльные станции соседствуют с мензурками и пипетками. А поскольку системы не знают строгих междисциплинарных границ, Бойден сознательно вербует людей с разнообразной (но высокопрофессиональной) подготовкой; в его команде, состоящей из более четырех десятков абсолютно чокнутых научных сотрудников, ассистентов, постдокторантов и аспирантов, есть скрипач, специалист по сравнительному литературоведению, а также несколько студентов-недоучек.
* * *
Решение загадки мозга нельзя назвать «математически трудной задачей». «Трудная задача» предполагает попытки выразить в количественном и качественном виде взаимосвязанные проблемы, мешающие нам понять тот самый орган, который мы как раз используем для понимания. Тут как минимум ошеломляет сам масштаб задачи. В среднем человеческий мозг содержит сто миллиардов нейронов. Если бы нейроны были людьми, квадратный миллиметр (по размеру — маковое зернышко) мозговой ткани был бы сравним с городом Бербанк в штате Калифорния
[338]. И это не считая триллиона в нейроглии — клетках, окружающих нейроны и обслуживающих их, подобно экипажу механиков у гонщика во время «500 миль Индианаполиса»
[339].
Однако нейробиологу внушает благоговение и ставит его в тупик не количество клеток мозга, но то, что находится между ними. Невозможно отыскать любовь в потоке нейронов; не существует четко очерченного мозгового отдела, ответственного за разнообразные формы гнева. Сознание — идеальный пример эмерджентности; его эманации (лучше и не скажешь) проистекают из бесчисленных химических сигналов, протекающих через наш мозг каждое мгновение, пока мы живем и дышим. Один-единственный нейрон может соединяться с другими нейронами через тысячи взаимосвязей, или синапсов. Эти сотни триллионов связей эквивалентны числу звезд в тысяче галактик, подобных Млечному Пути, — вот почему мозг равен космосу, являя собой необъятный и неизученный фронтир человеческого осознания.
Вычислительной мощи, которую генерируют эти взаимосвязи, должно хватать на то, чтобы повысить у человека чувство собственного достоинства. Ваш мозг способен поддерживать 2,5 петабита данных
[340]. Это значит, что достаточно всего 10 человек (и их серого вещества), чтобы превзойти объем памяти любого жесткого диска выпуска 1995 года
[341]. И хотя человечество сумело создать суперкомпьютер, равный мозгу с его процессинговой скоростью в 2,2 миллиарда мегафлопов
[342], таких машин всего четыре, они занимают собой целые склады, и каждый потребляет столько энергии, сколько четыре тысячи домохозяйств. А мозг, гораздо более компактный, использует столько же энергии, сколько тусклая лампочка
[343]. Так что — нет, решение загадки мозга не «трудная проблема», а исторический вызов, беспрецедентный и не сравнимый ни с чем.
