P. S. Работа в свободном пространстве
В марте 2016 года Media Lab вместе с MIT Press, решив прилагать усилия по сближению проектирования и науки, выпустили новое издание под названием Journal of Design and Science (JoDS) («Журнал проектирования и научных исследований»).
Данная связь охватывает как исследование науки проектирования и проектирования науки, так и динамику взаимоотношений между двумя областями. Идея состоит в том, чтобы разработать строгий, но гибкий подход в антидисциплинарном духе Media Lab.
Когда я размышляю о созданном нами «пространстве», мне нравится думать о нем как об огромном листе бумаги, который представляет собой «всю науку целиком». Дисциплины здесь представлены линией широко разбросанных маленьких черных точек. А громадное число пробелов между точками — это антидисциплинарное пространство. Множество людей хотели бы поиграть в этом свободном пространстве, однако все упирается в недостаток финансирования; а еще сложнее получить постоянную должность, не предусматривающую дисциплинарного «заякоривания» в одной из черных точек.
Кроме того, чрезвычайно трудной задачей представляется решение многих интересных проблем — а также проблем «злостных», или наделенных статусом нерешаемых, — при помощи традиционного дисциплинарного подхода. Отличный пример — это разгадка сложных процессов человеческого тела. И лучший шанс добиться быстрого прорыва в соответствующих областях — это работать в парадигме, ориентированной на сотрудничество «единой науки». Но вместо этого мы демонстрируем неспособность выйти за рамки «многих гитик» — сложной мозаики дисциплин столь различных, что зачастую они занимаются одной и той же проблемой, не осознавая этого, поскольку наш научный язык столь узкоспециален, а микроскопы настроены так по-разному.
В наши дни, когда в фокусе финансирования науки и академического престижа находится ее величество Дисциплина, требуется все возрастающее количество усилий и ресурсов, дабы совершить нечто необычное. Хотя пространство между и за пределами дисциплин с академической точки зрения несет неизведанные риски для своих исследователей, здесь по этой же причине ниже конкуренция, здесь требуется меньше средств, чтобы испробовать многообещающие неортодоксальные подходы, и здесь же имеются возможности получить грандиозный эффект, сняв барьеры между существующими дисциплинами, которые до сих пор плохо связаны между собой. Интернет и падающая стоимость компьютерных вычислений, прототипирования и производства сокращают затраты на исследовательскую работу.
Проектирование стало этаким «словом-чемоданом»
[365], или многозначным словом. Оно обозначает такое множество разнообразных вещей, что в итоге не значит почти ничего. С другой стороны, проектирование охватывает множество важных идей и методов, поэтому размышления о будущем науки в контексте проектирования (как и о проектировании в контексте науки) — очень интересное и плодотворное занятие.
Проектирование эволюционировало от конструирования объектов, как физических, так и нематериальных, через системное проектирование к проектированию сложных адаптирующихся систем. Эволюция также меняет роль дизайнеров-проектировщиков: теперь они не столько лица, на волю которых отдано центральное планирование, сколько участники систем, в которых работают. Это фундаментальный сдвиг, и он требует нового набора ценностей.
Сегодня многие проектировщики работают на компании или правительственные ведомства, разрабатывая продукты и системы с главной целью — обеспечить эффективное функционирование общества. Однако в объем этих работ не входят (и никого не заботят) системы, выходящие за рамки наших корпоративных или государственных потребностей. Подобные системы, испытывающие прискорбный недостаток внимания (например, микробная система), всегда создавали и продолжают создавать значительные проблемы для проектировщиков.
Профессора MIT Нери Оксман и Миджин Юн читают популярный курс под названием Design Across Scales («Шкалы проектирования»), в котором рассматривают проектирование в разных «масштабах» — от микробиологии до астрофизики. Хотя проектировщики и ученые неспособны предсказывать результаты функционирования сложных самоадаптирующихся систем, особенно во всех шкалах, все же возможно воспринять, осмыслить и принять ответственность за наше вмешательство в рамках систем по отдельности. Это было бы проектирование намного лучше такого, чей исход мы не можем полностью контролировать, — сродни скорее рождению ребенка, на развитие которого мы можем оказывать влияние, чем конструированию робота или автомобиля.
Пример такого проектирования представляет работа профессора Media Lab Кевина Эсвельта, который называет себя «эволюционным скульптором». Он ищет способы редактирования геномов в популяциях организмов — например, грызунов, которые переносят болезнь Лайма, и москитов — носителей малярии, — чтобы придать им сопротивляемость к патогенам. Существует особая технология — генный драйв (метод, нацеленный на быстрое распространение целевого гена в популяции) CRISPR. Это вид генной инженерии, при котором организмы-носители, будучи помещены в природные условия, а также их потомство и потомство их потомства наследуют одинаковые альтерации, в потенциале давая нам возможность искоренить малярию, болезнь Лайма и другие трансмиссивные и паразитические заболевания. В фокусе исследований Эсвельта — не редактирование генома и не конкретный организм, но экосистема в целом, включая нашу систему здравоохранения, биосферу, общество и способность размышлять о вмешательствах подобного рода.
В качестве проектировщиков — участников процесса мы сосредоточены на изменении самих себя и способов, какими мы стараемся изменить мир. Приняв эту новую перспективу, мы сможем эффективнее решать критически важные проблемы, которые не вписываются в существующую систему академической науки: по сути, мы стремимся перепроектировать сам способ мышления, чтобы воздействовать на мир, воздействуя на самих себя.
Джой Ито
Заключение
Единожды научившись распознавать определенный паттерн, вы начинаете видеть его везде, куда падает ваш взгляд. Если, к примеру, все живое эволюционирует скачками — это паттерн длительных периодов стабильности, перемежающихся краткими интервалами взрывных изменений, который обычно именуют «прерывистое равновесие», — то разве удивительно, что та же тенденция наблюдается и в играх, в которые играют люди? Баскетбольные болельщики, например, могут припомнить обратный лэй-ап
[366] Джулиуса Ирвинга во время плей-офф НБА в 1980 году, который стал вехой в развитии этого вида спорта. С ними могут поспорить хоккейные фанаты, заявляющие, что величайшие атлетические достижения совершаются как раз тогда, когда у спортсмена нет шайбы или мяча, — именно это продемонстрировал Уэйн Гретцки, превратив хоккей в настоящий командный спорт.
