– Майко, – громко позвала я. – Майко? Куда ты подевался?
И вот он возник передо мной – высокий, под притолоку, с шухером на голове и гитарой за спиной. Улыбаясь, он смотрел на меня с вершины холма. «Беги быстрее, Холли Хоган», – беззвучно напевал он. Эту песенку он сочинил для меня, когда мы все вместе ездили в Девон. «Пока под ногами вьется дорога». А потом он покачал головой, отвернулся и исчез.
И тогда осталась только Грейс: в своей комнате в Темплтон-хаусе она обрезала кутикулу. Трим так и не появился – возможно, опять сидел где-нибудь под замком.
А я томилась здесь. Наедине с кремово-зелеными крапинками. Горячая слеза скатилась по щеке. Они приходили и уходили, хорошие и плохие ребята – те немногие, кто заботился обо мне, и большинство, которому было на меня наплевать. И вот теперь я одна, на этом гребаном пароме. Моя мечта, Ирландия, подмигивала мне, но разве можно заплыть в мечту? Мечты подобны зеркалам. Ты подходишь к ним, но упираешься в холодное стекло.
Ирландия. Зеленая трава колышется на ветру.
Мама поет: «Сладкие мечты сделаны из этого».
Коровы бродят по холмам.
Свобода.
Смеются собаки, подставляя животы.
И мама улыбается. «Добро пожаловать домой, дорогая».
Я залезла на заднее сиденье, обтянутое серой мягкой кожей, положила парик на колени и погладила его. Мои щеки полыхали, как раскаленный металл. Я глубоко вздохнула. Успокойся, Холл. Рука потянулась к двери.
Заблокировано.
Я нажала кнопки, пытаясь опустить стекло. Ничего.
Без паники, девочка.
Я выглянула наружу. Тусклое освещение, море машин, бампер к бамперу, пустые окна, унылые цвета. Что-то дернулось и покатилось вперед. Похоже, мы отчалили.
Черт. Миссис Могит была права. Здесь, внизу, как в чреве ада. Мои внутренности пришли в движение, в животе творилось непонятно что. Я заколотила по окнам. Я орала как резаная, но качка не прекращалась. В этой духоте меня просто вырубит, мелькнуло в голове. Мамочка, ты где-то там. По ту сторону. Приди, забери меня отсюда.
Дома, люди, годы. Они проносились у меня перед глазами быстрее, чем дорожная пыль вылетает из-под колес машины.
Выпустите меня. Пожалуйста. Кто-нибудь. Хоть кто-нибудь.
Выпустите.
Меня.
Отсюда.
Паром качало. Я визжала. Барабанила по стеклу.
Темнота накрывала меня одеялом. Подо мной бушевало море. Но никто так и не пришел.
2. Заманчивое предложение
В темноте дорога, которую я выбрала, ушла из-под ног, как в той песенке Майко. Белые разделительные полосы разлетелись в разные стороны; горы, замки, холмы и асфальт рассыпались, и меня отбросило назад, в самое начало пути. В Темплтон-хаус, который мне пришлось покинуть. И все из-за Майко.
Майко был моим куратором. Иначе говоря, опекал меня и учил уму-разуму. Вообще-то его полное имя Майкл, но все называли его уменьшительным: Майко. У него была татуировка единорога на предплечье, и он умел жонглировать чем угодно: ломтиками хлеба, баночками с джемом, связками ключей. Майко научил меня ставить матрас к стене и молотить по нему, пока вся дурь из головы не вытряхнется. По происхождению ирландец, как я и моя мама, Майко тем не менее говорил без акцента. Он мне очень нравился. Он всегда был на моей стороне.
В ту пору мне было 14 лет. Я пробыла в Темплтон-хаусе дольше всех, включая Майко. На моих глазах они приходили и уходили, персонал и дети, но я очень обрадовалась, когда появился Майко. Он помог мне покрасить комнату в зеленый с белым. На окно повесил золотую занавеску, которую мы с моей подругой Грейс нашли на местном рынке. Так что моя комната стало зелено-бело-золотой, как цвета ирландского флага, и у меня появился свой островок Ирландии.
В комнате я собрала дорогие для меня вещи. Кареглазый Дрю из Storm Alert, моей любимой группы, томно смотрел на меня с плакатов, развешанных по стенам. Самая большая ценность – мамино янтарное кольцо – хранилась в моей шкатулке на полке. На подушке жила Розабель, пушистая плюшевая собака, с которой я никогда не расставалась. Она годилась для обнимашек и никогда не кусалась. Розабель следовала за мной повсюду с самого детства. Я приносила ей объедки с ужина, они скапливались у нее между лап и куда-то исчезали. А потом появился Майко и сказал: «Холли, ты уже старовата для таких игрушек». Мне было двенадцать. Так что Розабель переселилась в изножье кровати, где грела мне пятки, и я перестала притворяться, что она настоящая.
Темплтон-хаус был рассчитан на шестерых детей: трех мальчиков и трех девочек. Мальчики спали в пристройке на заднем дворе, а девочки – в комнатах наверху. Грейс и Трим, оба на год старше меня, были моими любимчиками. Неприятность – второе имя Трима, а Грейс я бы назвала Великолепной. Почти каждое воскресенье, а иногда и среди недели мы втроем ходили кататься в подземке. Наша банда наводила на всех ужас, и младшие обходили нас стороной.
Майко отмечал в своих отчетах, что я качусь по наклонной. И что я не должна позволять другим сбивать меня с пути. Под «другими» он подразумевал Грейс и Трима, но никогда не говорил об этом открыто.
И вот однажды он зашел в комнату отдыха и сказал: «Холли, у меня для тебя новость».
Мы в пятидесятый раз смотрели, как тонет «Титаник». На улице лило как из ведра, и больше нечем было заняться. У меня слипались глаза – в такую погоду меня всегда клонило в сон. Я смотрела в окно, представляя, что вернулась в Ирландию, где все время идет дождь. Меня увезли оттуда в пять лет, но я до сих пор все отчетливо помнила. Я видела маму на вершине зеленого холма. В черном вязаном платье с высоким воротом, с развевающимися на ветру сияющими волосами. И дождь был таким мягким, что казалось, будто идешь сквозь шелковую пелену. Я сидела на «бобовом пуфе», и Грейс положила голову мне на колени, так что я перебирала ее красивые косы и мечтала о буре. На экране мелькали кадры, в которых Кейт Уинслет бежит за топором.
– Заткнись, не мешай! – рявкнул Трим на Майко.
Он обожал «Титаник» и мог смотреть его бесконечно. Не дай бог захрустеть чипсами во время просмотра – Трим тотчас взрывался и был страшен в гневе.
– Да-а, что за новость, Майко? – протянула я без всякого интереса и едва не получила по носу от Трима.
Майко дернул головой, приглашая меня выйти. Так что я оставила Кейт Уинслет бежать по коридору корабля и последовала за Майко в маленький кабинет для персонала, где хранились все документы. Папки лежали в серых коробках, подписанных именами воспитанников, и, чем дольше ребенок оставался в Темплтон-хаусе, тем больше коробок у него накапливалось. У меня их было шесть штук – больше, чем у кого-либо.
Майко занял крутящееся кресло. Я села на деревянный раскладной стул возле окна и уперлась ногами в мусорную корзину. Отсюда я могла видеть сад – серо-коричневый, насквозь промокший, и это зрелище доставляло мне удовольствие. Я представляла себя на месте Кейт Уинслет с топором и, улыбаясь, думала о том, как бы расправилась с негодяем, который хочет жениться на деньгах.
