– Спасибо, – сказал Роберт Шила, голос его звучал хрипло и покорно. Он откинулся на спинку кресла; побледнев еще сильнее. Кажется, жить ему оставалось недолго. – Меня утешает то, что смерть моей жены и дочери не была напрасной. Вы двое – аяты, чудо, которого я ждал все эти годы. Доказательство того, что телепортация – зло. Никак иначе объяснить ваше существование невозможно. Я прошу только сообщить об этом всему миру, чтобы Господь мог снова…
Голос его обернулся треском статики, потом белым шумом. Губы дрогнули, голова упала на грудь. На сто семьдесят втором году жизни Роберто Шила испустил дух.
– Умер, – сказал я. Джоэль2 не ответил, и я продолжил: – Послушай, Сильвия по-прежнему где-то там. Чем больше времени пройдет, тем трудней будет ее найти.
Джоэль2 молча кивнул, но не двинулся с места.
– Послушай, чувак, я знаю, сегодня тебе досталось, но нам действительно нужно…
– Пошли, – сказал он, закончив мое предложение, и захромал к двери.
Ты меня не хочешь
ПО ПУТИ ВНИЗ, К «СКОРОЙ ПОМОЩИ» В ВИНОГРАДНИКЕ, в ярком свете полудня я лучше разглядел своего двойника. Пластырь отлично работал, прижигая рану на лбу Джоэля2, но его правый глаз походил на раздавленную виноградину. Я перевязал его.
– Чтобы не занести инфекцию, – сказал я Джоэлю2. Но на самом деле я сделал это, чтобы не видеть этот отвратительный глаз.
– Хорошо. Ты получишь отличную оценку, – с энтузиазмом сообщил я «Скорой помощи», когда мы сели на передние сиденья. – Ты ведь меня не обманывала? Все другие ИИ отключены?
– «Скорые помощи» не обманывают, – сказала машина.
– Еще одно последнее задание, и ты сможешь приступить к работе, – сказал я. – Как можно быстрей отвези нас обратно в больницу Сан-Хосе.
– Хорошо, – сказала машина. – Похоже, мистер Байрам нуждается в медицинской помощи. Травма глаза очень серьезная.
– Черт, – сказал Джоэль2 и схватился за повязку.
– Не трогай, – посоветовал я. – Пусть пластырь работает.
«Скорая помощь» отъехала от виноградника. Под вой сирены мы покатили вниз через дождевой лес, оставив позади Роберто Шилу и остальных геенномитов вечно покоиться в винном погребе.
– Кажется, что-то с моими датчиками, – сказала «Скорая помощь», когда мы выехали на дорогу к Перро-Негро. – Ваши генетические профили идентичны. Наверно, мне все-таки нужно в ремонт.
– Нет… хм… это моделирование, – сымпровизировал я. – Рана у него на голове ненастоящая. Отрабатываем перевозку пациента с травмой второй степени.
Я показал на Джоэля2, не зная, бывают ли «травмы второй степени».
– Хорошо. Расчетное время прибытия – примерно сто десять минут.
Недостаточно быстро.
– Правда? – сказал я. – Потому что другая «Скорая помощь» преодолела это расстояние меньше чем за девяносто минут.
– И никто их не заметил, – подначил Джоэль2.
Наступила короткая пауза.
– Выполнимо, но дорого, – сказала машина.
– Не экономь. Не забудь: ты везешь в больницу пациента с травмой!
– И не забудь отключить сенсоры. Даже аудио, – добавил Джоэль2.
Я посмотрел на него. Почему тебя тревожат сенсоры?
– Но тогда я не смогу общаться с вами.
– Мы вернем тебе речь, если нужно будет поговорить. Не хочу, чтобы какие-нибудь неполадки сорвали это испытание.
Джоэль2 посмотрел на меня и прищурил левый глаз; я решил, что это попытка подмигнуть.
– Хорошо. Я включу режим общения после прибытия или в случае чрезвычайных обстоятельств.
– Спасибо, – в один голос сказали мы с Джоэлем2.
Как бы не сглазить.
– А можно самого себя сглазить? – одновременно спросили мы и рассмеялись до жути одинаковым смехом. А потом просто посмотрели друг на друга. У слова «неловко» недостаточно синонимов, чтобы описать наши ощущения. Что положено говорить самому себе при встрече? Может, можно спросить его о чем-нибудь таком, что объяснит что-нибудь обо мне? Я гадал, не думает ли он о том же. Вероятно, решил я.
Хочу сказать, что был момент «срань господня!», когда мы с ним признали парадокс, в котором оказались, и достигли некоего одновременного прозрения. Но в то время – может, из-за всего случившегося, а может, потому что я не мог осознать нашу одинаковость, – я ничего такого не подумал. Мне было неловко смотреть ему в лицо, пусть на глазу и красовалась повязка. Всякий раз как мы пытались посмотреть друг другу в глаза, мы тут же неловко отводили взгляд.
– Итак, – сказал я, пытаясь хоть к чему-нибудь прийти, – как ты позволил, чтобы тебя захватили геенномиты?
Он рассказал, как очнулся в больнице и как по настоянию Сильвии они живо убрались из Сан-Хосе.
– Она вроде как психанула после того, как та женщина, Пема, связалась с ней по коммам.
– Пема? – встревоженно спросил я. – Худая, с раскосыми глазами, в брючном костюме злодейки из Джеймса Бонда?
– Да. Ты с ней тоже столкнулся? Я только-только начал приходить в себя от этого безумного кошмара. Прикинь: в моих коммах начинает звучать «Карма хамелеон», я просыпаюсь и понимаю, что пою…
– Проклятие!
– В чем дело?
– «Карма хамелеон», мать ее! Вот откуда она узнала.
Я объяснил, что Пема использовала эту мутную песню, чтобы дать мне сбежать, вследствие чего я объявился в офисе Моти и меня ударила током его система безопасности.
– Они определенно заодно. Прошел всего час с тех пор, как мои коммы вышли из строя. Черт.
– Когда включились мои коммы, твои отключились?
– Ага. М-мать! Ее план побега привел меня прямо в руки Моти.
– Еще раз – кто такой этот Моти?
– Левантийский шпион, использующий нас. Он решил, что таким образом сможет победить в странной игре, которую ведет с МТ, и прибрать его к рукам. Думаю, он использует нас потому, что мы те игроки, от которых никто не ждет победы. И он же, вероятно, убедил геенномитов использовать нас.
– Ну и сволочь!
– Точно, – сказал я.
– Но тебе по крайней мере лгали незнакомые люди. Меня трижды обманула собственная жена.
От злобы, звучавшей в его голосе, кровь стыла в жилах.
– Спокойней, приятель. Это не соревнование. Я уверен, у нее были на то причины.
– Думаешь, ты так хорошо ее знаешь? Тот вздор, который она скормила мне после разговора с Пемой, был только первой ее ложью, – сказал он и рассказал о вечернем посещении Таравала и о том, что тогда сказала ему Сильвия. – Это было предательство номер два. Я хочу сказать, она искренне об этом сожалела. Ну или она сказала, что ей очень не нравилось лгать мне – нам – весь прошлый год. А на другое утро она исчезла.
