Листоухий стал ещё серьёзнее, хотя, казалось, дальше некуда.
— Вы говорите...
— Кружево было нарушено, как минимум, в трёх слоях, и больше всего пострадал, разумеется, внешний. Правда, требовалась всего лишь тщательная штопка, но следовало действовать аккуратно, во избежание появления избыточных цепочек. Всего нужно было поправить не более семи штук, верно?
— На внешнем слое — семь, на внутренних — от трёх до пяти цепочек, — подхватил эльф. — Процесс занял некоторое время, но, смею надеяться, что входил в контакт с Кружевом даже реже, чем это предписывается...
Ту он спохватился и сузил глаза, насторожeнно глядя на вашего покорного слугу.
— Вы сведущи в строении Кружев, молодой человек?
— Отчасти.
— По крайней мере, Вы совершенно правильно предположили количество и глубину повреждений... Какой техникой диагностики Вы пользовались?
— Своей собственной, доктор. Если она отличается от Вашей, то очень незначительно.
— Возможно... — он задумчиво качнул головой. — Но, собственно, я пришёл затем, чтобы проверить Ваше самочувствие.
— Я совершенно здоров!
— Очень похоже... Впрочем, повязку всё равно надо сменить.
Он подошёл ко мне и начал ловкими, уверенными движениями разматывать полосы ткани. На всё действо ушло не более полуминуты, по завершении которых...
Глаза Кэла стали круглыми. Совершенно круглыми, и я даже испугался, что прежний разрез к ним больше не вернётся.
Доктор остался безучастным: только склонил голову набок и вперил в меня слегка затуманенный взгляд.
Я хихикнул: до того забавно выглядели листоухие. Хихикнул, но задумался о причине их, скажем так, потрясения. Освобождённая от повязки голова казалась легче, чем раньше, но это и понятно. А вот лицо... Не знаю, на что оно было похоже, но я не чувствовал ни малейшего неудобства: если на нём и были рубцы или язвы, то они совершенно не ощущались.
А ещё спустя мгновение, потрогав пальцами щёку, я понял, что никаких язв и в помине не было.
— Как тебе это удалось? — нарушил молчание Кэл.
— Что именно?
— Избавиться от...
— От ран?
— От клейма!
Я зажмурился. Тряхнул головой. Снова открыл глаза. Эльфы с недоумением на лицах никуда не делись. Комната — тоже. Всё, как всегда, и всё... не так. Что там они сказали? У меня больше нет клейма на лице? Не верю...
Кэл понял, какие сомнения меня обуревают, и потянул из набедренных ножен широкий кинжал.
— Сам посмотри!
Я и посмотрел. Посмотрел на полосу полированной стали. Зеркало клинка искажало пропорции и слегка меняло оттенки, но главные детали не упустило. Правая щека была девственно чиста.
Вернув Кэлу кинжал, я сел на постель и задумался. Наверное, призраки мыслей, сталкивающихся то друг с другом, то с реальностью, отразились на моём лице, потому что эльф удивлённо заметил:
— Кажется, ты разочарован...
Ошеломлён — было бы вернее. Произошло нечто большее, чем чудо. Всё перевернулось с ног на голову. Я считал, что никаким образом не могу исцелить своё тело, но сейчас стал свидетелем неоспоримого доказательства обратного. Как?! Кто?! Когда?! И память ехидно подсказывает: один маленький плевок из пасти инеистой ящерицы. Так просто? Нет, здесь есть какой-то подвох, я это не просто чувствую, а почти ЗНАЮ! Но в чём он состоит? Только бы не ещё один аванс, который надлежит отрабатывать...
«Можешь считать ЭТО подарком... К Празднику Середины Зимы...» — тоненьким детским голоском тянет Мантия.
Не рановато ли? Ещё больше месяца...
Осекаюсь, потому что понимаю: в её фразе важна первая половина.
Подарком от кого?
«Тебе виднее... Помнишь: я же не присутствовала при твоём разговоре с...» — умолкает.
Я не упоминал о разговоре!
«Разве?...» — деланно изумляется.
Ни словечка!
«А мне почему-то подумалось...»
Ты всё знаешь, стерва! Кто задавал мне вопросы?
«Твоё больное воображение!...» — обиженно огрызается Мантия.
Неправда!
«Ты о чём?... О том, что воображение — не больное?... Позволь не согласиться: ещё какое нездоровое...»
Не переиначивай!
«Научись сначала выражать свои мысли правильно!...» — ну вот, теперь она зло иронизирует.
Ты всё прекрасно поняла!
«И что?...»
Я хочу знать...
«А я — не хочу...» — и что мне с ней делать?
Как меня исцелили?
«А ты болел?... Ах да, на голову ты у нас слабоват... Но это, мой милый, не лечится...» — мурлычет, довольно поигрывая коготками.
Ты... ты... ты...
«Дама, замечательная во всех отношениях...»
Фрэлл!
«Поскольку твоя речь становится всё более нечленораздельной, пожалуй, оставлю тебя на несколько минут — вдруг пауза пойдёт тебе на пользу?...» — она захлопывает Дверь.
Т-а-а-а-ак... Знает все подробности, но не скажет. Ни при каких условиях. То ли из вредности, то ли потому, что мне нельзя это знать. И тут уж неважно, какая из причин — истинная: и в том, и в другом случае я останусь в неведении, что весьма прискорбно, поскольу мне и так слишком редко удаётся блеснуть интеллектом, а при недостатке сведений ваш покорный слуга и вовсе... круглый дурак. Хочется ругнуться и что-нибудь сломать. Правда, под рукой ничего подходящего нет, а мебель в комнате добротная — её и человек вдвое сильнее, чем я, не попортил бы... Разве ножиком поковырять, так ножика мне для этих целей не дадут...
— Эй, ты слушаешь?
Кэл склонился надо мной, а доктор, смирившись с тем, что на его глазах свершилось нечто из ряда вон выходящее, осторожно ощупывал тонкими пальцами моё лицо.
— Да. Ты что-то сказал?
— Я спросил, связано ли это с тем зверем...
— Наверное... — пожимаю плечами. — Точно сказать не могу. Не знаю.
— Откуда в этих краях взялась инеистая ящерица?
— Это вопрос ко мне?
— Да нет, просто вопрос... Тебе не показалось, что она намеренно отпугнула солдат?
Я немного подумал и ответил:
— Сто пять шансов из ста.
— Уверен?
— Если она хотела поживиться человечинкой, начала бы с нашей кареты и задолго до встречи с солдатами.
— Логично... — Кэл смешно сморщил нос. — Значит, кто-то специально направил ящерицу нам на помощь... Или — не нам? — лиловые глаза подозрительно блеснули.
